Мятежный дух витал…
В половине октября 1917 года я приехал из армии в родной Уржумский уезд и вновь принялся за своё прежнее ремесло плотника в мастерских Аркульского затона. Как фронтовика, меня рабочие осаждали с разными вопросами, несколько номеров «Окопной правды», оказавшихся у меня, зачитывались до дыр.
Оформленной большевистской организации в затоне ещё не было, хотя передовые ребята и считали себя большевиками. Однако завод, который я оставил в 1915 году тихим, покорным, изменился до неузнаваемости. Рабочие подняли голову и свободно держались с администрацией.
Популярность Временного правительства среди водников с каждым днём всё падала, но вера в Учредительное собрание ещё оставалась. Шла предвыборная кампания. Уездные власти явно агитировали за партию социалистов-революционеров. Комитет Аркульского судосоюза принял меры к проведению агитационной кампании среди рабочих и поддерживал большевиков. О настроении аркульцев пронюхали в Уржуме и подослали на завод своих довольно сильных агитаторов – эсера и меньшевика. Однако вскоре оба агитатора уехали в подавленном настроении.
Окрестные деревни жили жизнью затона и были связаны с ним. От этих деревень меня провели председателем избирательной комиссии.
Мятежный дух витал уже и над этим районом. Даже старики и те говорили, что землю мужикам без рабочих у помещиков не отобрать.

«Нужно голосовать за большевиков»
Район не отличался грамотностью (молодёжь была на фронте). Мужики, приходя в избирательную избу с пакетом бланок, избирательных списков, просили обычно указать им бланк четвёртого номера. На вопрос: «Почему четвёртый?» – они отвечали: «Так парень пишет в грамоте: нужно-де голосовать за большевиков».
В действительности же по нашей губернии список большевиков шёл не за четвёртым номером, а за вторым¹.
Приходилось, конечно, разъяснять, но часто эти ошибки были непоправимы – люди совали в избирательную урну не то, что следовало, и этим пользовались политические проходимцы.
Ставшие на зимовку суда и события в Петрограде снова оживили жизнь людей. Захват власти большевиками обрадовал аркульцев, но к первой же получке Вятка денег не прислала, и рабочие приуныли. Судосоюз кинулся было в Уржум, но там царило безвластие. Большевистская организация была слаба, комиссар Временного правительства Березинский²  растерялся, а земская управа выжидала событий. Старый большевик Николай Иванович Ёлкин³ посоветовал конфисковать все зазимовавшие в Аркульском затоне грузы и опираться на них, как на финансовую базу. Аркульский судосоюз за этот совет поймался обеими руками и тут же наложил арест на две баржи с рыбой, принадлежащей купцам Охапкину и Зонову, да на один баркас с валяной обувью, принадлежащей купцу Грехову. Общее собрание рабочих это постановление одобрило, о чём и было донесено в Вятку.
В Вятке ещё Советской власти не было, и комиссар Временного правительства предложил аркульцам немедленно разрешить вывоз товаров из Аркуля, угрожая виновных привлечь к военно-полевому суду.
Это только подлило масла в огонь. Аркульцы, как один, стали говорить о близости забастовки, а судосоюз ответил выбором стачечного комитета.

Первые Советы
В окрестных деревнях начинала складываться Советская власть. Вернувшиеся с фронта солдаты-большевики приступили к организации Советов. Выборы в Советы проходили с большим подъёмом.
В Совет ближайшей к заводу деревни Зайково прошли всё рабочие. Структура Совета была взята примерно с Совета Народных Комиссаров. Так как было ещё безвластие (по выражению мужиков, «земля бессудная»), то насущной необходимостью явилось создание какого-то органа, который чинил бы суд и вёл бы управу. В первый же день после выборов поступило несколько заявлений о разборе тех или иных споров между гражданами, были дела и чисто уголовного характера.
Судил весь Совет в полном составе⁴. Разница была лишь в том, что во время судебного заседания председательствовал член-судья, а не председатель Совета. Судья же и приводил приговор суда в исполнение. Высшая мера наказания нашего суда заключалась в принуждении обидчика заплатить потерпевшему убытки. Бывали случаи, что дело выносилось на общее собрание граждан и спрашивалось мнение схода.
Помню, что за удар обухом отцом по спине сына-солдата сельский сход настойчиво требовал линчевать старика, то есть подвесить за руку к брусу. Дружина, бывшая в распоряжении начальника охраны и состоявшая из тридцати солдат, стояла за это же. Как-то удалось склонить сход оштрафовать злополучного старика на 45 рублей в пользу Совета.
Постановлением того же суда были оштрафованы по 50 рублей все, не бывшие в рядах армии, но трудоспособные этой деревни. Деньги, взысканные как штраф, употреблялись Советом по его усмотрению. Авторитет Совета и суда был весьма велик.

Хлеб и земля
Вторым насущным вопросом был продовольственный. Совет провёл учёт всех запасов продуктов, что вызвало со стороны некоторых граждан недовольство. Приходилось на сходах разъяснять необходимость этой меры.
Самым серьёзным и трудным был вопрос об уравнении земли между дворами. Около этого вопроса ходили больше недели, собирали несколько общих собраний, подыскивали методы передела и перемены землепользования. Остановились на подушном уравнении. Землю разделили поровну на каждого едока⁵. Безлошадных было лишь три двора. Создали сельскохозяйственную артель и решили обработку земли вести сообща. На первом заседании в неё записалось 16 семей. Меня выбрали председателем правления артели.
Мы крепко верили, что этим мы подошли вплотную к социализму. Авторитет нашего Совета возрастал. На второй месяц его существования к нам стали приходить из других районов⁶ за советом – как строить новую власть и как бороться со всякого рода нарушениями.
К этому времени в Уржуме был создан Совет солдатских и рабочих депутатов, который разогнал земскую управу. Как-то зашёл я в только что организованный военный комиссариат. Комиссар Одинцов дал мне поручение вербовать рабочих в ряды Красной гвардии. По приезде в Аркуль я объявил о записи добровольцев в ряды Красной гвардии. Хотя и висело это объявление больше недели, но добровольцев не нашлось. Пришлось ставить вопрос на общем собрании членов союза. Председатель объяснил необходимость организации рабочей гвардии, указав, что другие фабрики и заводы давно уже приступили к организации самостоятельных рабочих отрядов. Но, несмотря и на это, охотников не нашлось, хотя собрание вынесло постановление выступить всем рабочим на защиту Советской власти, если ей будет угроза. Вопрос был поставлен в комитете судосоюза, где было решено послать в Красную гвардию Е. Рябинина и меня. Ни тот, ни другой ы гвардию не попали, так как экстренно были назначены: я в Теребиловский волисполком, а Рябинин – в отдел труда.

В Теребиловском волисполкоме
Непосредственная связь моя с Аркульским затоном с этого момента прерывается. В Теребиловском волисполкоме меня приняли радушно. На первом же волостном собрании я был выбран членом волисполкома, и помимо обязанности военкома меня назначили председателем землеустроительной комиссии и волостным судьёй.
Судья без единого закона – дело мудрёное. Мы всем исполкомом ломали головы над этим вопросом и решили применять пока старые имперские законы, переделав их на революционный лад. В уездном отделе юстиции «плавали», как и мы. Пришлось судить, как подскажет совесть.
Землеустроительная комиссия сразу же по её организации приступила к учёту помещичьих земель в пределах волости. В Уржумском уезде больше всего помещиков было в Теребиловской волости. Взятые на учёт земли были распределены между деревнями. Хотя на заседании комиссии было ещё много споров, всё же земли распределили по совести, что можно было заключить по довольным лицам расходящихся по деревням представителей. Пришлось снабдить и семенным материалом получивших землю крестьян из запасов, оставшихся на винокуренных заводах помещика Садовеня, и из запасов купца Кошкина.
Несмотря на новое совсем дело, работа волисполкома била ключом. В составе исполкома были преимущественно солдаты. Все были беспартийные, но поговаривали о вступлении в партию и об организации ячейки.

На борьбу с контрреволюцией
Меня  часто вызывали в Уржумский военкомат на разного рода совещания. После Ярославского мятежа⁷ и взятия белыми Казани⁸ среди служащих военкомата, в большинстве из бывшего офицерства, начинают проскальзывать сомнения в твёрдости и устойчивости Советской власти.
В середине июля меня вызвали в военкомат и пригласили присутствовать на заседании при отделе управления уездом. Заведовал им левый эсер Видягин⁹. Под его председательством и было созвано совещание по принятию мер борьбы с надвигающейся контрреволюцией. На собрании присутствовали председатель уездного исполкома, он же и руководитель уездной организации РКП (б) А.А. Роженцов, увоенком Одинцов¹⁰, его помощник Душкин и ряд других товарищей. На повестке дня стоял вопрос о том, сумеем ли мы отразить местными силами нападение противника со стороны Казани. Решили, что сумеем, ибо Московский продовольственный полк¹¹ имел несколько орудий и пулемётов и был в состоянии оказать сопротивление.
Второй вопрос разбирался при закрытых дверях. Было решено в случае занятия чехословаками Уржумского уезда поднимать население на восстание против неприятеля, создавать партизанские отряды. Уезд разбили на две части: юго-западную и юго-восточную. По настоянию увоенкома центром юго-западной части наметили село Токтай-Беляк, центром юго-восточной —  деревню Теребиловку. Начальником юго-западной части назначили Илью Кропотова, а помощником ему – Ф. Вершинина, начальником юго-восточной части назначили меня.
Порешив на этом, мы разошлись. Так как признаков наступления противника на Уржум не было, то оружие для формирования отрядов было выслано лишь в западную часть.

Степановский мятеж
В конце июля заместитель увоенкома тов. Душкин, человек неповоротливый, вызвал меня и сообщил, что, по имеющимся у него сведениям, на Уржум двигаются восставшие красноармейцы Московского продовольственного полка под командованием Степанова¹². Я взял лошадь Душкина, съездил в Теребиловку за подводами, увёз попутно 12 ящиков ручных гранат. Затем с четырьмя подводами приехал на склад в Уржум, наклал три воза винтовок и воз патронов, отправил их в Теребиловку, а сам пошёл к Душкину на квартиру потолковать о дальнейшей работе. Там была паника. Душкин приготовился к побегу из Уржума. Спрашиваю: «В чём дело?» Получаю ответ, что степановцами заняты Турек и Цепочкино. Душкин советует мне пока скрываться и работать, как было указано в инструкции, причём пояснил, что наши, т. е. большевики, уже из города выехали (Душкин был левый эсер), «я поеду в Вятку и оттуда приеду с красноармейцами, а ты попытайся организовать дружину».
Вот и все инструкции, данные мне.
Местная караульная команда разбежалась, а командир её Попов перешёл на сторону степановцев. Городская милиция, начальником которой был большевик Мачехин, реальной силы из себя не представляла. Словом, от наступающего на город врага защиты не было. Все пустились наутёк. Лишь несколько членов УИКа забрали с собой казначейство и под командой тов. Ширяева охраняли его несколько дней в лесу. Степановцы их обнаружили, арестовали и посадили в тюрьму. Из членов нашей партии не успел скрыться А.И. Мышкин¹³, который был арестован, а остальные как в воду канули.
Чувствуя, что мне нужно куда-то скрыться, я побежал в Теребиловский волисполком. Там ничего не знали. Во время обеда я рассказал, в чём дело. Порешили на том, что назначенное на завтра общее собрание в волости нужно проводить, а гранаты лично мне самому увезти и где-нибудь спрятать, что я и сделал.

«Лупить белую банду!»
На другой день состоялось волостное собрание. Народу было много. Председатель волисполкома Перевалов¹⁴ сделал доклад о внешнем положении республики, а я выступил с докладом о внутреннем положении, в коем указал на разгон наших представителей в Уржуме и призывал Теребиловскую волость лупить белую банду.
Собрание сочувственно ответило мне аплодисментами. В этот момент мы оказались окружёнными отрядом кавалерии человек в 30 и человек 10 моряков в тарантасах с двумя пулемётами. Публика взволновалась. Мы призвали всех к порядку, а я продолжал говорить. В это время командир отряда, бывший подпоручик Шерстенников¹⁵ подходит и кричит: «Слушайте!» А я ему говорю: «Гражданин, не перебивайте – слово имею я, а не вы».
На что он на меня заорал: «А вы кто такой?» Тогда председательствующий остановил Шерстенникова. Офицер не теряется и объявляет меня арестованным. В это время президиум заседания поднимает шум, Шерстенников тычет мне в нос бумажкой с предписанием о моём аресте. Я её изорвал и бросил ему в физиономию. Поднимается снова шум: собрание негодует, офицер стушевался.
«В таком случае скажите, где у вас новый военрук?» — оправившись, говорит он.
К нам накануне был прислан бывший подпоручик Комлев на должность военного руководителя. Офицеру указали на только что появившегося на собрании Комлева. Шерстенников взял его под руку и вышел из зала заседания¹⁶.
Мы почувствовали себя победителями, хотя у каждой двери стояли часовые. Всё же мы закончили собрание, постановив никакой власти, кроме Советской, не признавать и ни хлеба, ни солдат, ни лошадей белой гвардии не давать! При выходе часовые хотели нас задержать. Мы переменились  пиджаками и фуражками, втёрлись в толпу и вышли незаметно.

Под знамёна боевых дружин
Несмотря на то, что уезд был занят, мы всё же решили вести борьбу с белобандитами, держась ближе к волисполкому. Там кипела работа по писанию паспортов для партизанских отрядов. Два шапирографа размножали воззвания о призыве добровольцев под знамёна боевой дружины.
Я и Бушков решили оставить Теребиловку и уехать в окрестности Аркульского затона. С большим трудом нам удалось это сделать. По дороге нам говорят, что затон уже занят белогвардейцами. Остановились в Зайкове. В трудных условиях собрали сход, на котором и притупили к организации боевой дружины. Из тридцати дружинников Совета, что были организованы зимой, к нам в отряд записалось 16 человек. А когда мы вечером перед ними поставили вопрос о нападении на Аркульский затон и захвате там парохода, то десять человек из них участвовать в этом деле отказались, считая дело слишком рискованным. Мы решили захват Аркульского затона пока оставить, а заняться организацией боевых дружин по другим деревням.
Целую неделю вели кропотливую подготовительную работу, сносились с Советами других деревень: Бутахино, Поповка, Кабановщина, Котелки, Лом, Таловка и Дубровка. Деревни эти ответили нам, что они за оружие взяться готовы.
Мы ждали объявления степановцами мобилизации населения, потому что в это время было бы легче поднять восстание. События же разворачивались. После короткого боя сдался Нолинск. Доходили тревожные вести о сдаче Яранска. Дежурившие на пристани наши ребята собирали сведения, но они были малоутешительны. Только однажды мы услышали, что снизу идёт какая-то флотилия. Мы не думали, что это свои. Однако наша печаль сменилась радостью, так как степановский гарнизон Уржума вышел навстречу противнику под Шурму. К вечеру получили сведения, что Шурму взял тов. Бабкин. Мы решили призвать под ружьё свою дружину.
 

Снова Советская власть
Явились мы в Теребиловку, заняли волостную земскую управу, разослали извещения по деревням и приступили к формированию партизанского отряда. В это же время Бабкин обстреливал Шурму с парохода из трёхдюймовок. Уржум был объят паникой. Зная, что город в оперативном отношении никакой роли не играет, мы его не занимали, а заняли подступы от Аркуля до Турека, загородив степановцам отступление из-под Шурмы. Бабкин, между тем, высадившись в Шурме, разбил Степанова наголову.
Наш отряд вырос уже до 475 человек. Деревни помогали нам продовольствием, фуражом, холстом и даже лаптями.
Для организации связи и конной разведки мы произвели частичную мобилизацию лошадей у кулацкого элемента.
В это время со стороны Вятки прискакал 1-й Полтавский кавалерийский полк под командованием тов. Зусмановича¹⁷, а с ним и начальник Уржумского гарнизона т. Одинцов. В Уржуме снова начала строиться Советская власть. Зусманович не мог долго держать в Уржуме свой полк. Мне предложили все резервы моей дружины, размещённые по квартирам в деревнях, перебросить в Уржум, куда и было переброшено 200 человек и штаб дружины. Мы заняли дом Кошкина по Тургеневской улице, разместив штаб в нижнем этаже.
Однако вскоре нам пришлось перебраться наверх, так как по ночам, несмотря на то, что по улице ходил наш патруль, окна штаба обстреливались. Дружинники настойчиво требовали от меня преследовать противника и наступать на Казань. Однако Вятка категорически предложила охранять юг губернии и без разрешения Уржум не оставлять.
В это время вспыхнуло восстание в Муки-Каксинской волости Малмыжского уезда, и было неблагополучно на Ижевском заводе¹⁸. На востоке уезда нужно было держать заслон от нового вторжения белобандитов. Мы этот заслон и создали из дружины человек в 150.
Уездный военный комиссариат был заново перестроен. В помощь тов. Одинцову был дан член партии тов. Мачехин Ф.И.¹⁹ В то же время начинает основываться уездная чрезвычайная комиссия, во главе которой стал т. Мышкин А.И.

Ликвидация бандитской шайки
Юго-Западная группа (Токтай-Белякская) вслед за ликвидацией мятежа превратилась в бандитскую организацию²⁰. Илью Кропотова расстреляли в Вятке, а шайку его помощника Вершинина человек в 200, укрывшуюся в Илецком волоке и терроризировавшую население, живущее на границе Казанской губернии, поручено было уничтожить мне.
При помощи латышской кавалерии шайка была разоружена и ликвидирована. Сам Вершинин был ранен и отправлен в Вятку, откуда ему удалось бежать, но при попытке организовать «зелёную» армию²¹ он был убит отрядом комдеза²².
В начале 1919 года нашу Теребиловскую дружину больше чем на половину распустили по домам, оставив лишь небольшую её часть для охраны Уржума и для формирования отряда по борьбе с дезертирством. Я был комендантом города, оставаясь в то же время и командиром дружины.
Вести с фронта доходили неважные. Наши войска отступали. В Уржум пришёл Елабужский гарнизон. Эвакуировался со всеми учреждениями город Оханск. Приехали беженцы. Квартирный вопрос стал неимоверный.
В конце марта в Уржум приехали представители штаба 3-й армии и начали проводить мобилизацию средств передвижения и транспорта. Было взято у крестьян всё, не осталось ни одной мало-мальски годной на железном ходу телеги. Телеги сваливались в кучу и оставлялись без присмотра, что вызывало недовольство. Тракт от Петровского и до Шурмы был очищен от снега для проезда артиллерийских частей.

Колчак²³ в двадцати верстах
Всё же мы ещё не допускали мысли, что Уржумский уезд будет ареной военных операций. В конце апреля, ночью, нас троих: меня, председателя ревкома Н.А. Одинцова и начальника гарнизона Ф.И. Мачехина вызвали срочно в ревком, где уже собрались все его члены и командиры частей. Там нам объявили, что войска Колчака подошли к Уржуму на 20 вёрст, и наши кавалерийские части были сброшены в реку Вятку, где и погибли вследствие начавшегося ледохода. Положение было трудное. Обсудив вопрос, решили: елабужцев бросить на Медведок и защищать подступы к Нолинску, а уржумцев – в Турек, чтобы попытаться переправиться на левый берег реки Вятки и оттеснить противника за речку Кильмезь, загородив ему путь для форсирования левого берега Вятки.
Здесь была очень серьёзная опасность в том, что в случае отступления мы могли быть легко опрокинуты в реку Вятку, или же противник, перейдя на правый берег реки Вятки ниже Уржума, мог его занять, опередив отряд.
Имея всё это в виду, мы пришли к решению ввести в действие боевую дружину, так как она легче других воинских частей в случае неудачи могла вести партизанскую войну, а к ней присоединить все воинские отряды Уржума (местные), составив из них авангардную группу.
В ту же ночь мною был отдан приказ, как по регулярным воинским частям, так и по дружине – готовиться к наступлению. Был разработан план наступления и обороны.
Утром к восьми часам дружина была в сборе. Не хватало лишь отрядов, высланных в отдельные волости для борьбы с дезертирством. Взяв в городском театре оркестр духовой музыки, мы выступили в поход группою человек в 700 на Турек. При группе имелось два пулемёта, не все винтовки имели штыки, чем красноармейцы были недовольны.
До деревни Комайковой шли с песнями и с музыкой в колоннах, перед ней пришлось принять боевой походный порядок. Разведка донесла, что в Туреке всё спокойно, хотя с утра будто бы за рекой была стрельба со стороны Немды, и пули якобы разбили стёкла в некоторых домах на набережной улице.
Прибыв в Турек, мы решили выслать на противоположный берег реки разведку из местных крестьян-коммунистов.

Встреча «Республики»
Президиум волисполкома постановил немедленно все имеющиеся в волости лодки переправить в Турек и разослать по всем прибрежным деревням нарочных, приказав гражданам села Турек вывести и починить все имеющиеся у них лодки. В свою очередь я отдал приказ о том, что за сокрытие лодок и их порчу буду расстреливать виновных на месте.
К утру в нашем распоряжении было два парома и около сотни лодок, годных к перевозке войск. Работа по ремонту лодок шла всю ночь. Мужики работали не покладая рук. Утром мы увидели двигающийся снизу пароход с баркасом, на котором при наших выстрелах был выкинут красный флаг.
Не доверяя, однако, этому, мы заставили его пристать к берегу. Оказалось, что это «Республика», попавшая под обстрел неприятеля при попытке высадить на левый берег красных гусар²⁴. Убитых на пароходе было мало, но лошади на баркасе были перебиты почти все. Командир парохода Фоминых объяснил, что прошёл под артиллерийским огнём.
На моё предложение взять на себя мою группу Фоминых ответил отказом, мотивируя тем, что он незаметно для противника, хотя и ночью, пройти не может, так как шум от колёс может привлечь внимание.
С этими доводами пришлось согласиться и производить посадку на гребной транспорт.
Утро было ясное и весёлое. От реки стлался лёгкий туман. Разведчики с противоположного берега сообщили, что крупных частей неприятеля в районе их разведки нет. Имеются лишь мелкие партии силою не больше роты, которые занимали деревню Максанка и пристань Немду, разбившись на несколько отрядов. Имея в виду, что за рекою Кильмезью сосредоточены крупные неприятельские силы, мы решили высадку нашей группы произвести выше немдинской пристани версты на две.
Через час мы упёрлись в бор, куда высадили три четверти отряда, дав ему направления для наступления на пристань Немду. С остатками отряда я поплыл на лодках на ту же пристань Немду. Быстрое течение несло нас вперёд, и мы попали под обстрел.

Под Красным Яром
Противник отступал на деревню Максанка. Заняв пристань Немду, мы немедленно выслали во все стороны разведчиков. Собрав нужные сведения, разбили группу на три отряда, один из которых направили на Красный Яр²⁵, второй – на деревню Максанка, а третий оставили в Немде как резервный. При нём же оставили и штаб.
Красный Яр стоит на одной из излучин реки Кильмези, откуда противник мог легко наступать на Немду и Нолинск. Имея это в виду, красноярской группе было приказано сбить отряд белых и воспрепятствовать его переправе.
По пояс в холодной как лёд воде через разлившиеся мелкие речушки отряд, преодолев все трудности и неся на руках пулемёт и боеприпасы, совершил переход и сбил красноярский неприятельский отряд.
Максанская группа продвинулась до деревни Максанка, заставила отступить превышающий её численно неприятельский отряд и гнала его до Сибирского тракта²⁶.
Через три дня к нам пришли резервы из оставшихся в Уржуме отрядов, и мы, оставив их в Немде, продвинулись до Сибирского тракта. Развернув фронтом всю группу на восток по Сибирскому тракту, мы приняли сторожевое охранение всех мест, возможных для переправы противника, и этим затруднили его шпионам, имеющимся среди кулачества, возможность сноситься с противником. Со своей стороны мы организовали сеть разведчиков из местных крестьян-рыбаков и пчеловодов, которые, переправляясь на противоположный берег реки, занятый противником, собирали нужные нам сведения и осведомляли нас о расположении противника.

Измена двух рот
Среди солдат противника настроение пало. Солдаты белых перестали верить в победу и предавались разгулу и пьянству, заставляя крестьян доставлять им кумышку. В то же время наши газеты оказывали своё действие, и армия белых на нашем участке фронта постепенно разлагалась.
Плохо у нас было с продовольствием. Деревень поблизости не было, в Уржум же попасть было весьма трудно из-за разлива рек. Голод давал себя чувствовать. Больных и раненых приходилось переправлять на лодках в Шурму ночью.
Через неделю пришлось выгнать всех пчеловодов на рыбную ловлю и изъять все запасы рыбы и мёда на пчельниках. Но и этого не хватало. Приходилось посылать за хлебом на другой берег реки в расположение противника. И редко кому из охотников удавалось доставлять нам хлеб.
Недели через полторы получаем сведения, что на Рожкинском поле противник сделал высадку и занял правый берег реки Вятки. Мы приготовились к встрече.
Узнаём, что противник сосредоточил весь транспорт для переправы на Арпорезе²⁷. Зная, что выдержать напор нам будет очень трудно, мы обратились за поддержкой и стянули резервы. Поддержка незамедлительно последовала в количестве двух рот красноармейцев, почти целиком сформированных из национальных меньшинств. Ночью под Астрахановым²⁸ обе эти роты перешли на сторону противника. Одному командиру отделения удалось бежать, и он сумел вовремя известить нас о случившемся. В прорыв была выслана полурота с пулемётом. Белогвардейцы, начавшие было переправу, попали под наш пулемётный огонь. Полагая, что они попали в ловушку по вине перешедших на их сторону красноармейцев, белые расстреляли больше 20 человек из них и разбросали среди наших частей листовки с призывом бить коммунистов, вязать командиров и переходить на сторону «народной победоносной армии». Сулили 250 тысяч рублей за каждый пулемёт и за командира. Возмущённые этим, наши части требовали контрнаступления.

В наступление!
В тот же день мы получили приказ от штаба дивизии уржумского направления – взять или уничтожить, во что бы то ни стало, переправу на Арпорезе, которую мы уже захватили. Сообщив об этом, мы получили второй приказ – стянуть всю группу и переправить на сторону реки, занимаемую неприятелем.
Переправив на Устье Кильмези весь отряд, я разбил его на группы, одну отправил занимать Донаурово, вторую – в тыл донауровцам Кошкальетьево (Логиново)²⁹, а сам направился с главными силами на Климино, где, по сведениям, находился штаб 2-го Штурмового Тобольского полка³⁰ и сосредоточены серьёзные силы противника. 
К утру мы получили известия от донауровской группы, что противником Донаурово оставлено, а кошкальетьевская группа донесла, что войска противника постепенно очищают окрестности, не принимая боя. Сообразив, что у белых дела не в порядке, я начал наступать на Климино и в три с половиной часа утра взял окопы белых, заставил их отступать на Астраханово. Боясь, что во фланг нам может ударить отступающая из Донаурова часть противника, я всё же рискнул наступать на Астраханово и после короткого боя взял его. Оставалось гнаться за противником до Селина, где он оказывал сопротивление до тех пор, пока не дал отступить своим обозам.
Ввиду поспешного наступления мы порвали связь с расположенными рядом нашими частями. Всё же за противником на его плечах пришлось гнаться до Аркуля³¹. Здесь мы попали под сильный пулемётный огонь с сельской церкви, который нам не позволял до ночи взять село.
Аркуль мы заняли, но люди настолько были утомлены переходами, что дальше наступать было немыслимо. Мы остались ждать подкреплений, а утром слились с отрядами донауровской и кошкальетьевской групп и начали наступать на село Кильмезь, которое заняли совместно с елабужским и нолинским гарнизонами, взяв в плен один батальон.
В Кильмези мы получили распоряжение, что все три гарнизона – Уржумский, Нолинский и Елабужский – составляют «Уржумский имени тов. Блюхера полк» и переходят в распоряжение штаба дивизии Уржумского направления.
После переформирования дружина вошла в регулярные войска Красной Армии. Уржумский полк до самой Перми гнал неприятеля по Сибирскому тракту. Уржум мы отстояли. Сознание, что мы головой постояли за Советскую власть, вливало в нас новые силы для новых боёв за победу завоеваний Октября.

Источники:
1. «Кировская искра», 1987 г., № 93 (4.08).
2. «Кировская искра», 1987 г., № 96 (11.08).
3. «Кировская искра», 1987 г., № 99 (18.08).
4. «Кировская искра», 1987 г., № 102 (25.08).
5. «Кировская искра», 1987 г., № 105 (01.09).

P.S. Воспоминания впервые были изданы в 1927 г.
____________________________________________
Продолжение: Пояснения к Воспоминаниям  Николая Гурьяновича Сормаха от А. Н. Иконникова, корреспондента газеты “Кировская искра".