Еще задолго до начала моих работ в саду я узнал, что в пятнадцати километрах от Уржума, в деревне Кизерь, на реке Вятке живет старый садовод-любитель Перевощиков.
От него я получил саженцы и изредка переписывался с ним.
Как-то в одном из писем он предложил мне побывать у чего в саду для пользы дела.
Я стоял на распутье, не зная, с чего начинать мне в своем опустевшем саду. У Перевошикова я ожидал найти ответ на свои недоуменные вопросы.
В июне, как только я получил отпуск, я выехал в Пермь. Доехав на пароходе до пристани Соколки, я пересел с камского парохода на вятский и от пристани Шурмы на лошади доехал до деревни Кизерь.
Аггей Федорович Перевощиков был мал ростом и худ. Он сильно хромал и опирался на крепкую палочку-клюшку.
— И сам замучился и меня замучил, — жаловалась его жена, маленькая, добродушная старушка. — С раннего утра до поздней ночи все ковыляет по саду, роется в нем до потемок, а с рассветом снова принимается за работу. Все он возится с сеянцами, прививками, выводит да закрепляет новые сорта. Все говорю, чтобы бросил свои опыты, а завел бы просто доходный сад. Так нет, не может уняться — это ему неинтересно. Ладно еще пасека нас немного поддерживает.
Утром, напившись чаю, мы с Аггеем Федоровичем пошли в его «домашний» сад. Он был расположен позади дома и занимал площадь около полугектара.
Сразу же при входе в сад меня поразили яблони. Раза в полтора выше меня, с тонким, как оглобля, стволом, они имели коротко обрезанные сучья, на концах которых торчали тонкие черенки. Тут были черенки и ныне привитые, и привитые в прошлом и позапрошлом году. На сучьях висели ярлычки с названием привитого сорта.
Осматривая ярлычки, я с удивлением нашел, что на некоторых деревьях было привито по несколько сортов.
— Это маточные яблони, — пояснил Аггей Федорович: — они не боятся мороза, но дают плохие яблоки. На них я и прививаю хорошие, но нежные, вымерзающие сорта. Выросший за год черенок я срезаю и снова прививаю к этому же, или к другому такому же крепкому, не боящемуся морозов дереву. На следующий год я опять перепрививаю черенок. И так проделываю до четырех раз. А так как таких сортов много, то бывает на одном дереве их накапливается до двенадцати сортов.
Для меня было ясно, чего добивался Перевощиков.
Здоровый, взрослый подвой питает своими соками нежный привой и каждый раз передает ему от себя некоторую долю морозоустойчивости. И вот когда Перевощиков повторит такую операцию четыре раза, полученный сорт не будет бояться мороза.
Здесь же в саду росли кустарники: смородина белая и красная, малина, на грядках краснела крупная земляника. Между редко посаженными кустиками лежал толстый слой навоза.
Через час мы отправились в главный «полевой» сад Аггея Федоровича.
Сад находился в двух километрах от деревни Кизерь, около проселочной дороги. Огорожен был частоколом, и кругом по опушке росли, как защита, елки. У ворот в маленькой избушке жил сторож.
«Полевой» сад был в несколько раз больше «домашнего».
Яблони стояли правильными рядами. В стороне был заложен небольшой питомник. Здесь на нескольких грядках росли сеянцы.
Ими особенно гордился Аггей Федорович, на них возлагая все надежды. Он стал перечислять, кто были отец и мать этих малюток.
Сеянцы произошли от семян тех плодов, которые получились путем скрещивания морозоустойчивых сортов с нежными.
В этом же питомнике росли яблони, которые были привиты черенками, закрепленными путем повторных перепрививок до полной выносливости к морозам.
Рядом с питомником лежал участок с разными опытными посадками.
— Вот черешня, — показал хозяин, — осенью я с одной стороны подкопал ее корни и пригнул к земле, сверху прикрыл хворостом и соломой потолще. Под снегом она и сохранилась. Когда снег стаял, я с нее снял хворост и солому и опять поставил вертикально. А это вот вишня Кизерская. Я вывел ее из семян, полученных от скрещивания дикой вишни с культурной. От морозов не страдает и имеет очень маленькую косточку. Она кисловата, но для варенья хороша.
На участке росли и сливы, и виноград, и терн. Но все они росли как опытные, недостаточно проверенные в нашем климате.
Терн — колючий кустарник. Приносит мелкие терпкие и кислые плоды. Они идут на варенье и маринады.
Много рассказывал Аггей Федорович о происхождении каждого сорта. На обратном пути он с увлечением давал советы, как вести плодоводство.
На пристани, возвращаясь домой, я познакомился с тестем Перевощикова — Крепким седым стариком.
— Непутевый человек! — сказал мне старик, рассказывая про своего зятя. — В молодости увлекался лошадьми, а теперь вот уже лет тридцать возится все с садами. Все, что оставил отец, прожил без остатка. Ищет чего-то небывалого, нового, а собирать-то нечего.
Ничего я не сказал старику о своих опытах. В его представлении я показался бы таким же «непутевым человеком».
**
Приехал я домой и начал понемногу восстанавливать свой сад. Срезал яблони, обглоданные козами. От оставшихся в земле корней пошли побеги. Если бы их оставить расти, из них вышли бы никуда негодные дички.
И вот весной взял я два черенка апорта и привил их на побеги обглоданной сибирки. Обе прививки принялись и стали расти дружно. Сделал прививки я и на других деревьях.
Летом впервые зацвела антоновка. Правда, образовалась одна только завязь. Единственная во всем саду и первая на антоновке. Все ждал я, когда яблоко упадет, но так и не дождался.
Первого октября снял его и взвесил. Оказалось, его 155 грамм.
Снова появилась надежда на возрождение сада. Понял я, что выращивать яблони нужно осторожно и умеючи. Нельзя вести плодоводство «наугад по-вятски», а нужен строгий, точный учет урожая и запись всех наблюдений над жизнью дерева.
Вот, например, говорят: «такой-то сорт дерева малоурожаен, а другой — урожаен». Что это значит — установить невозможно, так как не даны точные цифры.
Или говорят: «такой-то сорт морозоустойчив». Опять неясно, насколько выносливо дерево, и подойдет ли оно к нашему климату.

Точная запись всех наблюдений над деревом, цифры — вот самое убедительное доказательство.
И я решил заняться этим. Прежде всего, выдал каждой яблоне паспорт, где отметил ее имя, возраст, происхождение и местожительство.
Паспорт имел свой номер. В общий журнал внес я все номера и стал аккуратно записывать все происшествия в жизни яблонь.
Вы можете открыть когда угодно мой журнал и всегда увидите, что случилось за сегодняшний день в саду. Ежедневная хроника самых маленьких и больших событий.
Завел я еще маленькую книжечку. Здесь были только цифры. Сюда я ежедневно записывал количество и вес собранных с каждой яблони плодов. Теперь я уже мог точно сказать, что такая-то яблоня дала столько-то яблок.
Установил я в саду большие строгости: с дерева нельзя сорвать ни одного яблока, нельзя взять с земли и упавшее. Только после записи и взвешивания можно брать.
«Цифры скучны» — скажет мой читатель.
Нет! Их можно превратить в рисунки, диаграммы, и тогда они лучше слов скажут нам, как живет дерево.

Источник: Д. И. Казанцев. Яблочный пир. Свердлгиз. 1935