СТАРИЦА САШЕНЬКА ШУРМИНСКАЯ

У Сашеньки Шурминской

Шурма находится примерно на середине пути от Малмыжа до Уржума. Уже при первом взгляде на это старинное село оно поражает воображение своими размерами: на такой территории смог бы разместиться районный город! Удивляет Шурма и разноязычьем жителей: живут здесь татары, марийцы, русские, которые научились ладить между собою, несмотря на различие в вере. Здесь есть и православный храм, и мечеть, и даже молельный дом старообрядцев Филипповского согласия. Руины кирпичных строений старинной кладки выдают бывшие производства. Большое здание детского сада (так его продолжают называть шурминцы, несмотря на то, что детских голосов здесь не слышно лет двадцать) хранит черты изыска: когда-то оно было помещичьей усадьбой. Каким был помещик и как хозяйствовал, сегодня вряд ли кто сможет рассказать. Коренных шурминцев, не знающих собственной истории, нельзя в этом упрекнуть: советская пропаганда тщательно вытравливала память о прошлом, в том числе о прозорливой старице Александре.

А было время, когда к Сашеньке Шурминской шли паломники со всего Вятского края. У крохотной избушки старицы собиралось столько людей, что попасть к ней можно было, отстояв в огромной очереди несколько дней! Сашенька была маленькой, худенькой и такой лёгкой, что, казалось, едва касалась поверхности деревянного топчана, на котором лежала. Он был покрыт одной простынкой, как и камень под головой парализованной старицы, которая видела сердца человеческие. Приехавшим по пустяковым делам или ради любопытства знающие люди советовали не томиться в очереди: Сашенька всё равно их к себе не допустит. Она принимала тех, кто приходил с большой бедой и важным вопросом, утешала, вразумляла, давала прозорливые советы.

Июньским утром 1915 года отправилась к Сашеньке Варя Казанцева, крестьянка села Селино, что расположено в лесной завятской стороне. Встала Варвара до солнышка, переделала все домашние дела и отправилась в неблизкий путь: от Селино до Шурмы предстояло пройти 27 километров, переправившись через реки Кильмезь и Вятка. Она шла по лугам, и росная трава, казалось, смотрела на неё с упреком: кто косить-то будет? Перестоит трава, сено будет плохим, как скотину кормить будешь? Ведь тебе ж потом с этим горевать. Это было правдой: в семье за всё приходилось отвечать ей. Муж Иван Устинович ушёл на войну, и вот уже год не получала она от него весточки. Оставил её с тремя малолетними детьми, с престарелыми своими родителями да с извергом-братом.

Перед взором молодой крестьянки то и дело вставали картины её жизни. Вот таким же ясным утром в сенокосную пору, но двенадцать лет назад встретились её глаза с глазами красивого, статного парня Ивана. А осенью пришёл от него отец, сельский кузнец, сватать Варюшу. Вспомнилась радость, когда она после венчания выходила из церкви с любимым мужем. Весёлая была свадьба! Только младший брат жениха, выросший избалованным, напился и задирал гостей. Ах, если б она знала, что вскоре он не даст житья и ей. После ухода на войну Ивана, деверь оказался единственным сильным мужчиной в доме, но все тяготы домашних и крестьянских работ легли на Варвару. И если б только в этом была её беда… Деверь терроризировал всю семью, особенно издевался над племянниками, избивал их каждый день, так что после дядиного «воспитания» старший Варюшин сын едва дышал. Что ей делать? Уйти из дома с тремя детьми, но куда? Пойти скитаться, ведь мир не без добрых людей, может, кто в батрачки возьмёт? Но перед глазами вставали лица свёкра со свекровью: они немощные, без неё совсем пропадут… Сколько уж дум она передумала, сколько слёз выплакала и наконец решила спросить об этом прозорливую Сашеньку.

Разыскивать дом старицы долго не пришлось, путница ещё издали заметила огромное скопление народа и совсем пала духом: до неё очередь дойдёт дня через три, а дома сенокос… Может вернуться?

«Которая тут женщина только что из-за реки пришла?». Варюша так была занята своими мыслями, что не сразу поняла, что помощница старицы, выйдя на крыльцо избушки, разыскивает именно её.

— Да вот она, — очередь указала на Варвару.

— Пошли, — махнула ей рукой помощница, — тебя Сашенька зовёт.

Переступившую порог дома паломницу охватила дрожь. Помолившись на красный угол, она упала на колени перед старицей.

— Встань, молодушка, — сказала Сашенька, не повернув к ней головы, — это мне надо перед тобою на колени вставать, потому что ты — великая мученица. У тебя муж погиб, старики, детки на твоей заботе…

— Как мне быть? — зарыдала от горя Варвара, вспомнив и о девере.

— Потерпи ещё немного, — негромкий Сашенькин голос стал ещё мягче, — приберёт его скоро Господь, и останешься ты у них хозяйкой. Мужа, хоть и надеешься, не жди: его убили. Поднимай детей сама.

Не бери у неё денег, — сказала старица, не поворачивая головы, своей помощнице, когда посетительница незаметно протянула той три рубля, — она живёт в великой нужде.

Через три месяца после Сашенькиного пророчества деверя-буяна вдруг скрутил тяжкий недуг, а ещё через полгода, как и предрекала прозорливица, «прибрал его Господь».

Мужик из соседнего села, вернувшийся с фронта, разыскал Варю и рассказал, как воевал вместе с Иваном в одном полку, передал последние слова мужа, что он очень любил её… Так что детей поднимать ей пришлось одной.

Она вырастила их хорошими людьми, но, увы, трудно сложились их судьбы: сыновья погибли на фронте в Отечественную войну, а дочь Марфа разделила материнскую вдовью долю, в одиночку поднимая детей в безбожное время.

Не дожила Сашенька Шурминская до смутного времени, в 1914 году предсказав свою кончину: «Ныне я именины праздную, а на следующий год вряд ли удастся». Так и произошло: 1 ноября 1915 года старица отошла ко Господу.

Похоронили её в ограде Христорождественской церкви, чего ещё при жизни Сашенька не хотела, говоря: «Мои останки помоями поливать будут». Исполнение этих слов казалось невозможным до тех пор, пока большевики не устроили в храме кабак с кощунственным названием «Под кумполом», а спустя время здесь разместился маслозавод.

Но люди чтили память о прозорливой старице, а Сашенька в самые страшные времена не оставляла без помощи тех, кто не утратил веру в Бога. Однажды шурминскому начальству пришло свыше распоряжение очистить одну из местных церквей от «религиозного хлама», а помещение использовать под колхозные нужды. Уничтожение церковного имущества назначили на следующий день. Одному Богу известно, как простой парень, прихожанин храма, узнав о планах властей, за ночь в одиночку смог вынести из церкви все иконы и спрятать их. Кто-то донёс, и отряд чекистов перевернул дом парня вверх дном, грозя расстрелом. Так бы и случилось, если бы нашли хоть одну икону, а те были спрятаны в огороде… Может быть, по молитвам Сашеньки Шурминской спас Господь от лютой смерти.

* * *

Мне думается, что через сто лет после встречи Варвары Александровны Казанцевой с Сашенькой именно шурминская святая явила чудо и мне, познакомив меня с внучкой героини рассказа.

Лет десять назад я впервые приехала в Кильмезь. О том, что здесь жили мои предки, я имела смутное представление, но всё-таки всплыло в памяти название посёлка из бабушкиных рассказов о своём детстве. В местном музее подтвердили, что мой прадед Николай Михайлович Репин был одним из самых богатых и влиятельных людей в округе. Но дальнейшие поиски более полных сведений о Репиных, о том, где они жили и где их могилы, оказались тщетными: по всей вероятности, мои родственники либо были репрессированы, либо, спасаясь от расправы, уехали далеко за пределы Вятки. Как подтверждение этому в следственном деле прадеда, которое я нашла в Государственном архиве Кировской области, последняя запись, сделанная в конце 1931 года, гласила: «Репин Николай Михайлович с семьёй выслан за пределы Нижегородской губернии…» (Кильмезь тогда входила в её состав). Потом я перестала искать, положившись на волю Господа, и в сентябре прошлого года произошла со мною встреча, которую я воспринимаю как помощь свыше.

В селе Такашур освящали восстановленную церковь. Народу в храме собралось немало, но оказалось, что почти все богомольцы приехали из других сёл. Мне никак не удавалось найти местных жителей, которые смогли бы рассказать для будущей статьи о прошлом своего храма. По дороге к машине заметила двух симпатичных бабулек.

Одна просто останавливала на себе взгляд: черноволосая, чернобровая, с приветливой улыбкой на лице. Решаюсь на последнюю попытку — вдруг такашурцы. Увы, тоже приезжие.

—А Вы журналист? — спрашивают и они меня. Киваю головой.

— А приезжай ко мне, — говорит улыбающаяся бабуля, — я тебе про святую Сашеньку расскажу.

Открываю блокнот, записываю адрес: Нина Фёдоровна Брызгалова, Кильмезь… Без всякой мысли, скорее, чтобы поддержать разговор, замечаю: «Мой прадед кильмезский, Репин…».

— Приезжай ко мне, — ласково повторяет бабуля, — я тебе дом Репина покажу.

И вот мы сидим в её маленьком, недавно выстроенном деревянном доме. Оказалось, новоселье состоялось вынужденно: квартира Нины Фёдоровны сгорела. Страховку выплатили мизерную. Обращение за помощью к посёлковым властям результата не дало: чиновники так и сказали, что для труженицы тыла, подорвавшей здоровье в военном детстве, педагога с огромным опытом работы никакого жилья у них нет и не будет. Тогда сын набрал кредитов, влез в долги и построил матери небольшой домик.

Н. Ф. Брызгалова

После рассказа о прозорливой Сашеньке хозяйка приглашает на кухню. За чаем продолжили нашу беседу:

— Я из рода Лялиных. Семья наша была небогатая, крестьянская, но все умные, умелые, красивые. Редкой мастерицей и красавицей была и сестра моей бабушки Елена. Её взяли замуж в семью Репиных…

У меня перехватило дыхание, и мы обнялись по-родственному с Ниной Фёдоровной Брызгаловой, урождённой Лялиной, мы родственны по материнской линии: сестра её бабушки Елена — моя прапрабабушка! Мои Репины словно протянули мне руку через десятилетия!

В разговорах мы провели долгий вечер, который подарил мне ещё одно чудесное открытие: Нина Фёдоровна передала мне известные ей сведения и о другой моей родовой ветви — Евдокимовых, прославившихся когда-то своими священнослужителями и врачевателями. Это были люди одарённые и музыкально, и литературно, и артистично. Некоторые из Евдокимовых в тяжёлые времена переселились с Вятки на Алтай. Об этом Нине Фёдоровне стало известно от дочери, которая живёт в Бийске. Появилась надежда, что я, долгие годы почти ничего не знавшая о предках, смогу отыскать свои корни, но это будет, как говорится, другая история…

НАТАЛЬЯ Чернова-Дресвянникова

Источник: ВЯТСКИЙ ЕПАРХИАЛЬНЫЙ ВЕСТНИК, № 8 (346) 2016