Иконописных дел мастера

Прадед мой – он был богомазом,
И стоит ещё до сих пор
Им расписанный по заказу
В городке Уржуме собор.
М. Чебышева, поэма «Память»

Уездные иконописцы

В конце XIX – начале ХХ столетия в Уржумском уезде жило немало иконописцев, чьи творения до сих пор украшают православные храмы. Скупые документальные факты могут немного поведать о жизни людей, создававших когда-то эту красоту.

История иконописи на уржумской земле ведёт своё начало чуть ли не с основания Уржума. В документах XVII столетия среди жителей города упоминаются иконописец и продавец икон. В 1871 году в уезде жило 3 мастера-иконописца. В 1900 году в селе Русский Турек появилась иконописная мастерская Егора Платунова, в которой работало 40 человек.

Сам Егор Платунов был талантливым самоучкой. Это не мешало ему получать серьёзные заказы. Например, в 1884 году он расписывал средний придел Воскресенской церкви г. Уржума. Троицкий же собор города расписывал прадед известной поэтессы Маргариты Чебышевой Михаил Криницын.

В начале ХХ столетия в деревушке Лупанерь Кузнецовского прихода жил Матвей Иванович Москвин, который писал иконы для построенной в селе Кузнецово каменной церкви. После революции многие из иконописцев были вынуждены «переквалифицироваться» в маляров. Стал маляром и Матвей Иванович, лишённый в 1930 году избирательного права как «подрядчик по малярному делу и эксплуататор чужого труда в сельском хозяйстве».

Правда, в том же году он был исключён из списков лишенцев. Дальнейшая судьба лупанерского иконописца неизвестна.

В деревне Приверх прихода церкви с. Красноярское жил не менее талантливый иконописец Николай Осипович Локосов. Жительница п. Лебяжье учительница М.А. Третьякова писала об этом человеке: « Жил в Приверхе талантливый художник Н.О. Локосов. Он принимал участие и в оформлении церквей в Вятке и в других городах. Но как это часто случается, художник ушёл из жизни непризнанным, неоценённым…»

Жители Приверха рассказывали, что Николай Осипович был самоучкой, рисовал вывески, писал картины, портреты на заказ. Например, у одного из местных жителей в избе висел портрет Будённого, написанный Локосовым. Всю свою жизнь Николай Осипович прожил в родной деревне, работал в колхозе и в богоборческие времена, видимо, не распространялся насчёт того, что когда-то расписывал церкви. Скончался деревенский художник в 1980-х годах.

Фёдор Шаромов

Самым известным лебяжским иконописцем был, безусловно, Фёдор Васильевич Шаромов, память о котором сохранилась благодаря публикациям лебяжской писательницы Л.Ф. Якимовой, внучки Ф.В. Шаромова.

Фёдор Васильевич родился в 1877 году в с. Лудяна-Экономическая Нолинского уезда в мещанской семье. Родители его занимались, видимо, иконописью, живописью и вообще интересовались искусством, любовь к которому перешла к их сыну, впоследствии намного превзошедшему родителей на этом поприще. Кроме Фёдора, а он был самым старшим, в семье росло ещё пятеро детей. Искусство иконописи юноша постигал у нолинских мастеров, в том числе у известного иконописца Сергея Яковлевича Спиридонова.

Известно, что в молодости Фёдор служил в царской армии. Об этом свидетельствовал фотоснимок, на котором он запечатлён молоденьким новобранцем в военной форме. По всей видимости, уже после возвращения из армии в семье Шаромовых произошло большое несчастье: умерли родители. На попечении молодого иконописца осталось четыре младших сестры и брат.

Фёдор женился, выбор его сердца пал на скромную девушку Лиду, дочь старшего объездчика Нолинского соснового заповедника Романа Пономарёва. В 1897 году Шаромовы перебрались в село Лебяжье, которое украшала двухэтажная Никольская красавица-церковь. Фёдор Васильевич получил от тестя строительный лес, который пошёл на возведение пятистенного полутораэтажного дома на тихой улочке за церковью. Семья Шаромовых, где, кроме осиротевших сестёр и брата, воспитывались шестеро собственных детей, жила безбедно. Благодаря ремеслу иконописца в доме Фёдора Васильевича всегда был достаток. Например, известно, что летом 1913 года он промывал и, возможно, подновлял потемневшую роспись Николаевского собора г. Нолинска, а это была высокооплачиваемая работа.

По воспоминаниям Л.Ф. Якимовой, Фёдор Васильевич был добродушным человеком среднего роста, русоволосым, носил усы и маленькую бородку клинышком (по крайней мере, в старости).

Не увлекался он ни вином, ни курением, был очень образованным. Сохранилась редкая дореволюционная фотография семьи Шаромовых, на которой Фёдор Васильевич, ещё молодой человек, запечатлён сидящим в кругу близких в аккуратном пиджачке, с бабочкой на рубашке и цепочкой, которая выглядывает из-под пиджака.

Семья Шаромовых (крайний слева - Ф.В. Шаромов).
Дореволюционное фото

Безусловно, Фёдор Васильевич был очень верующим человеком. Каждое воскресенье Шаромовы ходили в церковь и даже пели в хоре. Сам глава семьи обладал прекрасным голосом.

«Прости их, Господи, не ведают, что творят…»

После установления советской власти в Лебяжье Шаромовы не подвергались гонениям, конфискации имущества и даже избирательных прав никогда не лишались, что происходило с семьями духовенства и членов причта.

В первые годы даже не запрещали писать иконы, а пока храмы действовали, была потребность подновлять их росписи.

Настоящим потрясением для Фёдора Васильевича стало закрытие, а затем уничтожение церкви в Лебяжье. Л.Ф. Якимова вспоминала об этом: «Населению было дано предупреждение: из домов на улицу не выходить во избежание ранения кирпичами, которые и впрямь летели почти до Городища… Бабушка моя Лидия Романовна, глубоко верующая, стояла на коленях перед иконами, читая молитву и плача навзрыд. А дед Фёдор Васильевич тоже со слезами на глазах осенял себя крестным знамением и всё твердил: «Прости их, Господи, не ведают, что творят».

В тридцатые годы XX столетия, когда храмы закрывали во множестве, Ф.В. Шаромову пришлось надолго расстаться с любимым ремеслом. В те годы было строжайше запрещено не только писать иконы, но и просто держать их в доме. Да и о каких иконах тогда могла идти речь, если в школе с детей срывали крестики!

Однако по какой-то причине власти щадили дом Шаромовых, и иконы в богатых окладах по-прежнему висели на своих местах.

В один из дней 1937 года местные коммунисты устроили для лебяжан зрелище, которое заставило содрогнуться не одно сердце: развели на площади перед закрытым храмом костёр и заставили рабочих «Заготзерна» кидать в него иконы. Как это происходило, рассказала лебяжанка О.П. Хохлова: «У меня дядя в «Заготзерно» работал, и им приказали идти прибирать всё божественное. Развели огонь, кололи и жгли иконы. А дяде одну икону жалко стало, и он её кинул в кусты. Его за это чуть с работы не сняли».

Был в жизни Ф.В. Шаромова момент, когда испугался и он, не за себя, за свою семью, и решил спрятать висевшие в доме иконы. Вот как об этом писала Л.Ф. Якимова: «Где-то перед самой войной был период, когда особенно усилились гонения на Церковь. Прошёл слух, что пойдут по домам и будут забирать все иконы.

Дед испугался. Он оставил только венчальные образы, остальные сложил в большой сундук и поставил его в нижнем нежилом этаже.

Будучи с детства очень любопытной, я добралась до спрятанных икон. Тогда ещё были целы окна в нижнем этаже, хотя, затянутые паутиной и пылью, они давали мало света. Преодолев страх перед полумраком, я пробралась к заветному сундуку. Открыв крышку, перебрала иконы. Все они мне были знакомы: перед Пасхой мне доверяли мыть иконы. Но в сундуке был один образ, который я видела впервые: на голубом фоне возносился к небесам Иисус Христос. Икона была вся в пыли, и я, чтобы лучше разглядеть, вылизала её всю и, довольнёхонькая своей работой, вытерла насухо подолом своего белого платья. Бережно уложив икону на место, я отправилась к маме на работу в нарсуд. Увидев меня в перепачканном платье, мама пришла в ужас. «Где ты была?» – ахнула она. Я очень серьёзно ответила: «Боженьку умывала. Он меня потом спасёт». Сколько раз попадала я в ситуации, когда смерть казалась неминуемой, но была хранима какой-то неведомой силой».

На волоске от смерти

После трагических событий, произошедших в жизни Русской Церкви в 1930-х годах, особенно после закрытия церкви в Лебяжье, Ф.В. Шаромов был вынужден переквалифицироваться из иконописца в маляра. Он красил дома, крыши, полы, белил потолки, оклеивал стены. Самые первые номера на домах лебяжских улиц писал именно Ф.В. Шаромов. Он же изготовил на огромных железных листах вывески для учреждений.

Л.Ф. Якимова, в детстве помогавшая деду в работе, вспоминала: «Однажды ему предложили отремонтировать квартиру для приезжающего председателя райисполкома. Это был крупный заказ для голодных военных лет. Мы с дедом пошли на склад за макулатурой для оклейки стен. С нами был представитель из НКВД. Сторож открыл двери склада, и сопровождающий скомандовал: «Выбирайте!»

Приглядевшись, в полутёмном помещении я увидела в одном углу груду толстых в кожаных переплётах с медными застёжками книг. Я к тому времени, благодаря бабушке, уже могла читать по-церковнославянски. Потянув одну из книг, я прочла название «Псалтырь».

Я попыталась достать её из общей кучи, и к моим ногам скатилось маленькое, в красном сафьяновом переплёте Евангелие. Я невольно схватила его и прижала к груди, испуганно оглянувшись на деда. Его вид поразил меня. Он стоял сам не свой. Повернувшись к энкавэдешнику, он гневно сказал: «Вы думаете, я буду этими священными книгами клеить стены? Да ни за какие деньги!»

Бедный мой дед! Он и сам испугался своей дерзости, прекрасно зная, чем это может закончиться. Он был на волоске от смерти. Лицо его сделалось белым, как полотно, губы дрожали. «Почему?»

– сдвинув брови, спросил наш сопроводитель. Я застыла в ужасе. «Ну а эти сгодятся?» – энкавэдешник указал на противоположный угол. Там грудой были свалены школьные учебники на марийском языке. На этом и порешили.

Уходя из склада, дед попросил несколько церковных книг для себя. «Да хоть все забирай, – рассмеялся наш спутник, – всё равно сожгут». Таким образом, мы с дедом спасли десяток церковных книг, но им, видимо, суждено было погибнуть в огне: во время пожара в нашем доме все сгорели».

Память о талантливом мастере

После долгого перерыва в середине 1940-х годов, когда в с. Байса снова открылась церковь, Фёдор Васильевич смог вернуться к своей любимой иконописной работе. Незадолго до этого он пережил большое горе: во время пожара погибла его жена Лидия Романовна.

Пожар в доме Шаромовых возник ночью. Все в ужасе покинули огромный горящий дом, и только Лидия Романовна ценой собственной жизни спасла самую дорогую для семьи святыню – венчальную икону Пресвятой Богородицы.

Пройдя с образом в руках через все комнаты пылающего дома, только в сенях она рухнула на пол, потеряв сознание, и на третий день отошла ко Господу.

В церкви с. Байса Фёдор Васильевич промывал и реставрировал лики святых на стенах и куполе великолепного храма. Ему помогал в работе молодой лебяжанин Николай Семёнович Прилуков, незадолго до этого вернувшийся из госпиталя.

11 февраля 1953 года Фёдор Васильевич умер. Может быть, талантливый иконописец, уходя в иной мир, надеялся, что его дело не будет забыто, что будут возрождаться порушенные церкви, как воскрес к новой жизни храм в Байсе. И в наши дни обновлённые лики святых байсинского храма радуют прихожан, напоминая о талантливом мастере.

ДИМИТРИЙ Казаков, п. Лебяжье

Источник: Вятский епархиальный вестник, № 11 (289) 2011