Блаженная Настенька Елизаровская
В годы гонений на Церковь на вятской земле было явлено много блаженных, получивших от Бога дар прозорливости, которые несли людям свет веры, врачевали души человеческие. В одном Уржумском уезде в первой половине XX века жило около десяти блаженных, самыми известными из которых были Сашенька Шурминская, старец ТИХОН И Егорушка Марамзинский («ЕГОР СВЯТОЙ», как называли его в народе). Если об одних из них сохранились письменные свидетельства и устные рассказы, то о других — ничего. Память о них уходила вместе с теми, кто знал этих удивительных людей.
Однажды в Центре детско-юношеского туризма пос. Лебяжье мне на глаза попалась школьная тетрадь, написанная ровным, красивым почерком. Я взял её почитать и был очарован изложенным в ней рассказом о жизни Анастасии Васильевны Путинцевой, глубоко верующей деревенской женщины, получившей от Бога в 1920-е годы дар прозорливости. Её дочь Екатерина Родионовна, автор рукописи, тоже была верующим человеком и начинала свой рассказ с таких слов: «О, Животворящий Кресте Господень, помогай мне со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми Небесными силами всегда, ныне и присно. Аминь».
Тетрадь эта предназначалась священнику лебяжской церкви, в конце записи стояла дата — «1995 год», но батюшка был перемещён на другой приход, и бесценная рукопись попала туда, где она могла представлять хотя бы какой-то интерес, — в краеведческую школу. Но и там она оказалась невостребованной, за ненужностью лежала, покрываясь пылью.
Когда она попала мне в руки, я полностью перепечатал рукопись. Саму тетрадь мне не отдали, и вскоре после закрытия Центра туризма она, по всей видимости, разделила участь других бумаг. Но бесценный текст, свидетельствующий о жизни удивительной женщины из вятской глубинки, был сохранён, и теперь мы можем представить его вниманию читателей в том виде, в котором он был изложен автором в 1995 году.
«Моя мать Анастасия Васильевна Путинцева 1895 года рождения из деревни Курени Елизаровского сельского совета Лебяжского района. В их семье было три сестры, мама моя была средней, братьев не было. Замуж она вышла в 1915 году. Сначала ушла жить в дом мужа, моего папы, но потом дедушка по маме взял их к себе, так как у него сыновей не было. До 1926 года мама родила шесть детей: два сына и четыре дочери. Мамины сёстры Устинья и Мария так и не вышли замуж, остались старыми девицами. Что-то у них с моим папой не стало миру, и тогда отец решил увезти свою семью куда-то в Сибирь. Мужчины нашей деревни ездили туда на заработки. Я была семи годов, когда папин отец, мой дедушка, собрался ехать, чтобы подыскать местечко, купить дом и увезти нашу семью от своячениц.
Вместе с ним уехал и мой отец. Дедушка проработал год и вернулся домой с заработком, а папа совсем замотался. Мама через два года поехала к нему, а он живёт с другой, но оставил ту женщину. Весной, через год, мама переехала домой к детям. Папа пообещал, что постарается купить дом и недели через две сообщит. Прошло больше двух недель, поспевало рожь убирать, а от папы вестей не было. Сёстры маму всё ругали, что «сама себе выбрала такого жениха, вот теперь и живи, как хочешь, со своим стадом». Но мама с ними в ругань не связывалась, а сама у них просила прощения. Она сильно про себя переживала, и надломилась её душа. Однажды она ушла пораньше с одной тётей в поле жать рожь, а я с другой попозднее пошла, понесли им завтрак. Приходим на полоску и видим: мама смеётся и смеётся. Тётя заплакала. Затем мама махнула серпом к лесу и сказала: «Отойди от меня, сатана, в огонь вечный!». Сама пошла быстренько домой, пришла, вытащила ведро воды из колодца, оканула сама себя, пошла ко своей матери Харитинье Меркудиновне в хату, поклонилась ей в ноги, прося прощения, и начала говорить, что будет вперёд кому. Всю ночь мы не спали. На другой день повезли её в Лебяжье в церковь к священнику исповедовать и причастить. А когда всё сделали, отправились за направлением в психбольницу. На третий день её отвезли в Ашланскую психбольницу. Там мама лежала целый год, но от больницы ничего не прибыло.
Привезли маму домой, она всё же кое-что помогала по хозяйству. Дедушка от нас отделился, и мы остались с мамой одни. Стал ходить к нам народ, кому что нужно спросить, узнать. И она им всё рассказывала. Нас стали корить, что мама — ворожейка, стали над нами смеяться. И мы её стали ругать, чтоб народ не пускала, но людей ничем не могли остановить. Приходят, поздороваются, сядут на лавку и говорят: «Вот, Васильевна, пришли к тебе посоветоваться». Девчата ходили, спрашивали, можно или нет вот за этого парня замуж идти. Кому скажет: «можно», а кому — «нет». Если девка не послушает и выйдет замуж, потом идёт жалуется, что ведь, правда, не пожилось, уже разошлись.
В таком положении мама жила десять лет. Стали образовываться колхозы. Мы первый год не пошли. Нам дали за полем самую плохую землю, но года через два всё равно пришлось вступать в колхоз. В 1932 году нам дали твёрдое задание хлеба. Его выполнить было нечем, и за штраф у нас отломали полдома, увели двух лошадей, забрали всю упряжь и отдали в колхоз. Тогда мама с нами перестала работать совсем, всё почти время молилась Богу. Сделала себе белую постель и на себе носила белое платье. Ела она четыре дня в неделю только белый хлеб, а если белого нет, то попьёт только молока. В понедельник, среду и пятницу она совсем ничего не ела.
1938 год был неурожайным, хлеба в народе не было. Кто придёт к ней на совет, принесёт краюшку травяного хлеба. Она нам его разделит на кусочки и заставит молиться, класть по 100, 200 поклонов за кусочек, а затем, отдаёт нам есть. Мы слушали её, молились, но что она говорила о жизни вперёд, мы как-то на это не обращали никакого внимания. Даже сёстры ей не верили. Своему сыну Серафиму сказала, что ему жизни только до 28 лет, расстреляют его, распнут, предадут его, как Иисуса Христа.
Вот что случилось с ним. Началась война, его отправили на фронт, а он с дороги сбежал и больше года скрывался. Один раз его увидел охотник в лесу. Он его не знал, но предположил, что это Серафимка, слухи про него ходили. Сначала он его спросил: «Не ты ли самый Серафим из Куреней?». Серафим перекрестился и побежал, охотник его подстрелил, а подойти к нему побоялся и пошёл в милицию. Брат ещё смог приползти домой, так как было недалеко. На второй день приехала милиция, а Серафим уже подняться не мог. Выволокли его, как собаку, и отвезли в тюрьму. Лежал он там 40 дней, истекал сукровицей и всё жил. Когда скончался, хоронить отдали домой.
На маму тоже были доказы, что ходит к ней народ. Она последнее время всё молилась: то поёт, то ревёт, нам никакого спокоя не было. Мы даже из клети от неё ушли на сарайку спать. Мне было тогда уже 18 лет. Мама заставила меня сшить ей подушечку под колени. Мы хотя и когда ей что грубили, а она вроде никакого внимания не обращала.
В 1937 году, где-то весной, приезжает к нам милиция и делает обыск. Ничего не нашли, взяли только два Евангелия, их я принесла от тётей для себя. Маму вывели, посадили в тарантас и увезли в милицию, а через две недели отправили в Уржум. Я брала пропуск в своей милиции и ходила к маме в Уржум на свидание. Посидели, поговорили, всё добром. Дежурный сказал, что кончается время свидания и погнал маму в камеру. Я пошла к воротам и спросила её: «Мама, наверное, тебе скучно сидеть».
Она сказала: «Нет, нас пять женщин сидит». Я пошла в Ашланскую психбольницу за справкой, что мама больная, но врач сказал, что, когда милиция затребует, тогда и дадут. Так и пришла ни с чем.
Через некоторое время снова ходила в Уржум, носила маме тёплую одежду, но её уже не застала, выслали дальше. Через некоторое время пришло от неё письмо. Писала, что пригнали в тёмный лес, в бараки, одна просветлина на небо. И ещё было второе письмо вскоре. Пишет: «Катя, пошли мне посылочку. Мы здесь голодуем». Я посылочку послала, но ответа больше не было. Вот этим всё и кончилось. Адрес её полный не помню, а только Новосибирский край, Тигулдецкий район».
На этом рассказ заканчивался.
Мне удалось разыскать дело № 5284 по обвинению Анастасии Путинцевой, которое ныне хранится в Государственном архиве социально-политической истории Кировской области. В обвинительном заключении сказано, что «Анастасия Васильевна Путинцева, будучи враждебно настроенной к советской власти, в 1933—1937 годах проводила контрреволюционную агитацию пораженческого характера, предсказывала скорое падение советской власти и восстановление монархического строя. Одновременно высказывала террористические настроения против руководителей ВКП(б) и советского правительства.
Не имея определённых занятий, систематически ходила по колхозам, называя себя прозорливой, устраивала на дому моления и сборища лиц контрреволюционных элементов, давала задания проводить по колхозам контрреволюционную агитацию. Наряду с этим распространяла провокационные слухи о голоде в СССР и скором развале коммунистического строя».
Из приговора Особой Тройки: «А.В. Путинцеву заключить в исправтрудлагерь сроком на восемь лет». Прозорливая Настенька уже не вернулась домой, скорее всего, погибнув от непосильного труда и голода в страшных условиях ГУЛАГа...
ДМИТРИЙ Казаков
Источник: Вятский епархиальный вестник, № 2 (328), 2015 |
