ПОМОРСКАЯ ЗАКАЛКА
На улице Ёлкина стоит небольшой дом. Он кажется ничем не примечательным, пока не войдёшь во двор, а из него – в просторные сени. Тогда увидишь, что построен он, как строят испокон веков на Русском Севере: высокий цокольный этаж-подклеть, высокая лестница в жилые комнаты (не зря их в старину называли горницами), и все постройки – под одной крышей.
Встретит вас хозяйка, моложавая ещё Мария Петровна Воронова. Не подумаешь, что 11 ноября ей исполнилось ровно 80 лет. А построили этот дом супруги Вороновы относительно недавно. Из 52 лет совместной жизни (Григорий Григорьевич ушёл от нас в 2007 году) лет двадцать они прожили в этом новом доме. А сначала был дом на берегу Белого моря, квартиры ветлечебницы в Уржуме. Григорий Григорьевич Воронов, сам родом из Богданова, был главным ветврачом района, директором птицефабрики в Уржуме, но свой трудовой путь он начал под далёкой Онегой. Там и встретил фельдшера Машу Мосееву и в 1957 году привёз её к нам.
Как и многие дети войны, отца Мария Петровна почти не помнит. Ей, правда, был уже седьмой год, но она росла у бабушки, в старинном поморском селе Нижмозере, в пяти километрах от берега Белого моря. («Вода в нём белая, как молоко, вот так и назвали», - пояснила она.) Отец-рыбак служил в Мурманске, ходил в море на траулере. Весной 1941 года два рыбачьих судёнышка столкнулись, и траулер Петра Мосеева почти мгновенно ушёл ко дну Баренцева моря. Средний мужчина может выжить в ледяной воде 20 минут. Потом – переохлаждение организма и остановка сердца. Кряжистый помор боролся с морем, пока его не подобрали спасатели, 45 минут! Потом лечился в Нижмозере, оттуда ушёл в армию. Погиб в 1943 г. на Воронежском фронте. Шесть раз дочь ездила на его братскую могилу.
Закалённый народ жил в Беломорье. Всё лето детвора не вылезала из озёр. А вода считалась тёплой, если была, как наша ключевая. Такая закалка помогала жить и работать дальше.
***
Осталась она одна у матери, Пелагеи Ильиничны. Жили в огромном, по нашим меркам, доме, в 12 окон. Срубил его в лапу из смолистого красного леса её дед в 1910 году. До сих пор стоит, как и соседние дома, только часть нижних венцов подновили. Всё так же можно подняться в дом по двум пандусам-взвозам. Некогда по ним взвозили на лошадях сено и дрова. Поморы, народ непьющий, со времен Ивана Грозного бывавший в Европе, жили культурно. Уже до войны стены были оклеены обоями. Только на кухне перед праздниками приходилось мыть брёвна, очищая от пыли и копоти. Что такое топить дом по-чёрному, поморы не ведали. Правда, уроки Маша учила при лучине… Дом этот не считался большим и богатым – всего-то четыре комнаты! Вот у дяди, Михаила Петровича Мосеева, было 8 комнат. И хотя он работал сам, батраков не держал, его пытались за этот дом раскулачить. Но не вышло. Жил в Нижмозере ссыльный большевик Авель Енукидзе, хорошо знал Мосеевых. В годы коллективизации он был секретарём ВЦИК. По-нынешнему, это глава администрации президента (которым и был, в сущности, М.И. Калинин). Узнал он об обидах Мосеевым, и пришлось «давать задний ход».
Бедняков, в нашем, среднерусском, понимании, у поморов практически не было. Если на дворе одна-две коровы, да своего баркаса нет, так, может, и бедняк. Лапти Мария Петровна впервые увидела в Уржуме. На Севере все ходили в кожаных сапогах, зимой – в пимах-валенках. В 1956 году, впервые приехал в гости к мужниной родне, всё переспрашивала, показывая на наши среднерусские избы: «Это всё баньки ваши вижу, а где люди-то у вас живут?»
В Нижмозере и сейчас стоит 90 домов. Постоянно обитаемы домов десять. Остальные – вроде летних дач. Разъехались поморы, кто в Мурманск, кто в Архангельск, кто в Северодвинск и Онегу. А летом приезжают рыбу половить, в огороде покопаться. Научились в теплицах выращивать помидоры и огурцы. А Мария Петровна впервые увидела помидоры, когда уже училась в медтехникуме в Архангельске. Дядя с рынка принёс яркие красные плоды. «Думала, что-то вкусное, попробовала и выплюнула: ну и гадость!», - вспоминает она. А здесь, в Уржуме, полюбила работу в саду и огороде и наши овощи. В поморских сёлах ведь ничего не росло, даже деревья вдоль улицы не было принято высаживать. Когда Мосеевы посадили у своего лома черёмуху, так и то событие было. Но тянет и тянет на родину. Ездили с мужем туда часто. Мама умерла на 90-м году, лет десять дом стоит пустой. Мария Петровна хочет его продать. Желающие найдутся, место, можно сказать, курортное и рыбацкий рай. Правда, недалеко Северодвинск с верфями атомных подлодок, а с другого боку – Плесецкий космодром. Нижмозерские сетуют: вода-де в Нижме и Онеге какая-то жёлтая стала, и рыбы в два раза меньше, и медведь ушёл, хотя лося ещё много. Но белые ночи у Белого моря длятся с конца апреля до конца августа. Приезжают на них московские художники. На стенах дома на Ёлкина – их полотна: портрет Петра Мосеева (с довоенного фото), родовой дом, морской берег с рыбачьей лодкой… Говорят, виды Нижмозера да Пурнемы есть даже в Третьяковке!
Была в селе церковь, деревянная. В Советскую власть устояли: выдали охранную грамоту, как памятнику архитектуры. В 1986 году она сгорела, видно, от «детской шалости».
Зимой тоже красота. День у Белого моря зимой не короче, чем у нас. В ясном небе - всполохи северного сияния. Но морозы не сильнее, чем в Уржуме. Даже Белое море целиком не замерзает: поблизости дышит Гольфстрим.
***
Война запомнилась Марии Петровне, прежде всего, налётами немецкой авиации. Фашисты летали бомбить Архангельск и Молотовск (ныне Северодвинск). В Нижмозере и по всему берегу моря стояли дивизионы девушек-зенитчиц. Потерь у них не было. Немцы не жалели и рыбаков. Как-то раз обстреляли из пулемётов лодку в соседнем селе. Когда Маша поступила учиться в Архангельск в 1949 г., лесотехнический институт и половина мединститута ещё лежали в развалинах.
Другое детское воспоминание – иностранцы. В Онегу (теперь это райцентр для Нижмозера) приходили суда с лесом для расчетов по ленд-лизу. Принимали их иностранные моряки, свободно гулявшие по сёлам на берегу моря и общавшиеся с поморами. Звучала иностранная речь. Впрочем, даже в соседнем селе речь поморов была для нижмозерских если не иностранной, так страной: на Севере, с его редким населением, в каждой деревне, как в Дагестане, свой говор. Зато северное гостеприимство, как в русских сказках и в Дагестане: любого прохожего встретят как дорогого гостя, напоят, накормят, баньку ему вытопят и лучшую перину дадут. (Как это набивать сенник, Мария Петровна не понимает: поморы использовали только птичье перо и пух, видимо, даже гагачий.) Обычай гостеприимства – в крови у помора.
А вот голода она не помнит: «Мы траву не ели!» Что в войну люди ели песты, щавель, дигли, суп из крапивы, мешали с мукой лебеду и толчёную кору, - от Вороновых в Уржуме впервые узнала.
Колхоз «Красный Октябрь» был рыболовецким. Во всяком случае, мать и бабушка были рыбачками, и путина была и зимой, и летом. Но хозяйство было комплексным. Даже в военные годы имелась ферма чёрно-бурых лисиц, откармливаемых дармовой рыбой. На фермах были и коровы, и другой скот. Возле озёр (а их вокруг Нижмозера три, и больших) и вдоль Нижмы (она с Уржумку) были поля. Как вспоминает Мария Петровна, под белёсым северным небом, в похожие на день ночи круглое лето, вызревала не только рожь, но и пшеница.
Что приносили неводы рыбаков из озёр? Ничего экзотического: щука и лещ, плотва да окунь. Зато много. Сёмга в Нижме редкость, её много было в Северной Двине. Поймаешь – сдай государству. Впервые Мария Петровна попробовала семужью уху уже когда работала на медпункте. Рыбаки на берегу моря угостили, сто раз наказав, чтобы никому об этом не рассказывала. В море же траулеры «Красного Октября» набивали трюмы сельдью, треской, камбалой. Ну, а зимой рыбацкая дочь ходила с колотушками на налимов, огромных и ленивых. Бабушки же в Северодвинске и приморских сёлах и ныне, как рассказывает Мария Петровна, рады вспомнить молодость. По перволёдку наловят под камнями морских червей (полихет, что ли, - дождевых в этих широтах поди поищи!), возьмут палку с толстой лесой, обмотают кончик вокруг червя (крючок не используется) и сидят у лунки на морском припае. Глядишь, на льду не наши ерши окостенели, а жирная, в локоть, навага!
Дома работы было много. На трудодень раз выдали всего 2 копейки. Но хлеб выдавали регулярно. То есть муку, ржаную и ячменную. Мололи не на мельнице, а тяжёлыми ручными жерновами. Хлеб был чистый, без лебеды. Чувства голода Мария Петровна не помнит.
Спасало подворье. Коровы у всех были, другой домашний скот. Рыба, конечно. Огородов больших не было – лук там, морковь. Картошку сажали где-то в полях, потом хранили не в подполе, а ямах, прикрыв соломой. А вообще овощи (морковь, капусту, картофель) выдавали на трудодни. Сено для коровы косили сами. Литовку, однако, Мария Петровна впервые взяла в руки в Уржуме и долго не могла к ней привыкнуть. На северных болотах и кочкарниках в ходу горбуши. Работа адова: косишь в наклонку и в оберучь. Потом носишь траву сушить на ровное место в огромных гумённых коробах.
В подклети стояли ряды полных кадок. Рыжика на Онеге мало, он весь червивый, и его не брали. И не сушили трубчатый гриб. Основная добыча грибника – волнушка и груздь. Солили холодным способом. Потом – ягодники богатые. Сначала брали морошку. Знатоки говорят, что она похожа на ананас, только вкуснее. Наберут её в кадку, а сверху прикроют вымоченной в вине тряпицей. Зимой ягода как свежая. Потом шли чередой черника, голубика, брусника, клюква. Одно сушили, второе мочили. Варенья, даже сухого, не готовили. По какой-то причине у поморов не было в обычае заводить пасеки. Мёд Мария Петровна впервые попробовала уже в Уржуме. У нас же впервые узнала, что есть на свете такая вкуснота, как русские пельмени.
Дома Маша Мосеева жила летом. Бабушка, певунья и плясунья, привила ей интерес к народной культуре. А она у поморов держалась крепко: вина никто не пил, но петь и хороводы водить всегда был рад. А ещё бабушка резала пуговицы на продажу и вышивала бисером. Нужно полгать, она собирала раковины речных жемчужниц-беззубок, которые давали и мелкий голубой жемчуг, и перламутр. Теперь этого моллюска почти не встретишь: он маниакально чистоплотен и погибает при малейшем загрязнении водоёма…
Зимой же – пестерь с недельным запасом пищи за плечи и в путь, в соседнее село, в семилетнюю школу. Двадцать вёрст лесом. Как-то раз подруга Марии Петровны, уже фельдшера, встретила так-то мишку на лесной дороге. Правда, летом. Ничего, поглазели друг на друга, за своих признали и разошлись в разные стороны. Да и зимой Мария Петровна ходила по лесу в Нижмозеро, даже если по соседству мишка дюжину телят задрал. А вот волков, самых опасных хищников, в прионежских лесах почему-то не водилось.
***
46 лет трудового стажа у Марии Петровна Вороновой, из них 42 года – в Уржуме. А начинала она в 1953 году, в 18 лет получив в заведование медпунктом в Пурнеме. Стоит это посёлок рыбаков, погост, как на Севере говорят, на берегу моря. Молодой фельдшер был практически и врачом-гинекологом, и участковым. До больницы было далеко, всё нужно было уметь самой. Тяжело было, исхудала до 47 килограммов веса. Четыре года провела она на берегу моря. Познакомилась с главным ветврачом бывшего Пертоминского района. С ним и приехала к нам.
В семье Вороновых, как и в семье Мосеевых, тоже одна дочь, Наталья. Она зубной врач на Смоленщине. Гордость семьи – внук Андрей Востриков. В 27 лет стал кандидатом технических наук. Сейчас – технический директор солидной фирмы в Нижнем Новгороде.
Три раза переезжала медсестра-педиатр вместе с поликлиникой из здания в здание. А потом перешла сестрой в наркологию. Получила звание отличника здравоохранения (1968 г.) Ушла на заслуженный отдых только в 2001 году.
В первые годы, когда Мария Петровна участвовала в призывной комиссии в военкомате, её поражали юноши нашего района, особенно из окраинных марийских деревень. Рост у них был 140 сантиметров, вес – 30 килограммов. Самые здоровые ребята призывались из рабочих посёлков – Донаурова, Пиляндыша. Потом жизнь улучшилась, все ребята стали приходить на призыв здоровыми.
Работы прибавилось, когда стали серьёзно относиться к гражданской обороне. Мария Петровна готовила сандружинниц. В 80-е годы уржумские сандружинницы райбытуправления завоевали второе место в области. Мария Петровна получила звания «Отличник санитарной обороны» и «Отличник ГО».
12 лет, шесть созывов, она была депутатом горсовета. Это тоже было много работы. Только в прошлом году М.П. Воронова перестала выступать в известном нашем ансамбле художественной самодеятельности «Лейся, песня». К музыке приохотила и дочь – на почтенном месте в доме стоит её пианино.
И сейчас она ещё молода душой – поморская закалка не прошла для неё даром.
А. Иконников.
Источник: "Кировская искра" |
