Моё послевоенное детство на Устье Кильмези
Читаю в газете рассказы детей войны о жизни в колхозах, и вспоминаю своё детство в послевоенные годы. Но не колхозную жизнь, а лесопромышленную, в рабочем посёлке Усть-Кильмезь тогда Шурминского района. Мы называли посёлок просто Устье. Он и Донаурово тогда относились к Усть-Кильмезскому сплавному рейду.
Я помню себя лет с трёх, так что это уже где-то 1948-49 годы. Уже не было войны, и теперешняя молодёжь может подумать: «Какие там беды, какие трудности могли быть? Война-то давно кончилась!». Вот и хочется поделиться своими воспоминаниями.
Мои родители прибыли из-за реки Вятки на работу в Усть-Кильмезский рейд в 1942 году совсем молодыми. У них родилось семеро детей, четверо умерли... Остались мы трое, последние: сестра 1938 года, брат 1941 года и я 1945 года рождения, 2 марта. Отец был на войне, но был комиссован по состоянию здоровья. Врачи советовали ему не работать, но он пошёл работать и в 1946 году умер. Мама поднимала нас одна. Она прожила 93 года и 7 месяцев, несмотря на тяжёлый труд, недоедание, недосыпание. Такова была женская доля...
Пос. Усть-Кильмезь
Несколько лет мы жили в квартире размером примерно 5 на 4 метра — 12 человек! Пять женщин (наша мама, бабушка - мать нашего отца и три её дочери) и семеро детей. Спали где придётся: на полах, на сундуках, на полатях. Сразу у входа была печка и кухня полтора метра. Стены комнаты были много лет оклеены газетами. Настоящим бедствием были полчища клопов и вшей. Клопов мы травили дустом ДДТ, не зная, что травим и себя.
Между квартирами были заборки из досок, слышимость отличная. В нашем бараке жили 9 семей, и в них был всего один мужчина-инвалид. У него не было половины ступней на обеих ногах. Он ходил, но с большим трудом. Кругом были матери с детьми. Мужчин было мало, как и в любом селении. В соседнем бараке жило 11 семей. В посёлке таких бараков было штук десять. В одном из них был детский сад. Очень хорошо его помню и с великой благодарностью.
В магазине мы покупали рыбу — треску и камбалу. Конфеты — только карамель и подушечки. Помню, сахара давали по 300 граммов одним куском с кулак. Дома мы его дробили на мелкие кусочки, чтобы досталось всем до следующего привоза. Хлеб продавали ржаной, и дома мука была ржаная. Мы называли хлеб чёрным. Пришло время, и появился белый хлеб, пшеничный, изредка. Мы занимали очередь в 6 часов утра, а вечером без хлеба со слезами на глазах возвращались домой. Хлебный ларёк был очень маленький. Он стоял возле пекарни (хлеб в него подавали по лотку). Очередь ломалась, была давка. Тот, кто хлеб купил, вылезал из ларька без пуговиц. Детям тут делать было нечего...
Многие держали коз. Это и молоко, и мясо. Траву мама жала серпом за старой речкой по кустам, а мы, дети, таскали траву домой, сушили на крышах хлевушков. Хлевушки были из досок с опилками.
Помогали маме копать огород. Летом с грядок ели горох, бобы, репу, морковь. Сажали и картошку, но всегда осенью покупали её на базаре в Шурме. Рейд выделял баржу, и казалось, что на базар выезжал весь посёлок. Обратно везли очень много картошки.
Обычно в Шурму ходили пешком. Была паромная переправа через Вятку для лошадей и лодка для перевоза людей. Паром был на двух огромных лодках (завозных) с колесом с лопастями, которое вращали вручную.
Дома из игрушек у нас был только полосатый резиновый мячик. Двоюродная сестра (моя ровесница) шила куклы из тряпок. Все дети и взрослые ходили в фуфайках и на работу, и в школу, и в клуб в кино. Осенью и весной ходили в резиновых сапогах. Было очень грязно. Летом бегали в сандалиях. Варежки и носки вязали из козьей шерсти. Самопрялка у нас дома есть до сих пор.
В посёлке работала электростанция на паровом котле. Она часто останавливалась: то ремень слетит со шкива, то он порвётся, то поломка, то профилактика. Иногда это длилось до двух недель. Мы пользовались керосиновыми лампами. Керосин покупали в Шурме. Когда он заканчивался, жгли вечером лучину, чтобы поужинать и устроиться на ночлег.
Летом много времени проводили на реке, купались, загорали. Контролировать нас было некому. Любили рыбачить удочкой на старой речке и на реке Кильмези, где не было течения. Зимой катались на салазках, лазали по сугробам.
Однажды в нашей большой семье женщины слегка поссорились, и все разъехались на четыре семьи. Мы остались с мамой в нашей квартире. Но всё равно в дальнейшем мы все дружили, особенно дети.
Посёлок почти каждую весну заливало, вода приходила в квартиры, и всё поднимали на чурки, даже кровати.
Половодье
Вручную пилили дрова. Часть дров собирали на лугах (весной наносило), а часть ловили весной по большой воде, а потом пилили и кололи. Бензиновых пил ещё не было, не было тогда ещё и фонариков.
Мы все учились на 4 и 5, так что мама получала от учителей только благодарности. Все закончили средние школы — моя сестра с братеником в Шурме, мой брат тоже в братеником — в Донаурове, а я с сестрёнкой — в Пиляндыше. Мы росли и учились парами. Детей тех лет было мало, поэтому со многих поселений нас собирали в какую-то одну школу. В нашей семилетней школе на Устье в выпускном классе три года подряд было всего по 7 учеников. После школы мы все получили среднее специальное образование. Я уже после трёх лет службы в армии. Маме досталось... Она на нас троих получала пособие 180 рублей (ещё до денежной реформы, потом это было 18 рублей). Она самое большое получала 800 рублей. Бывало, что на всю зарплату её вынуждали подписываться на госзаём. Она плакала. В детстве мы этими облигациями играли как игрушками — так много их было.
Помню, летом после пятого класса в 12 лет я впервые пошёл работать нарезчиком. Было нельзя, но директор рейда А. Ефимов пожалел маму и взял меня на работу под свою личную ответственность. Надо было спрыгнуть с лавы на пучок, нарезать (написать) 2-3 пятизначных номера и 2 буквы ассортимента леса и выскочить на последнюю лаву, а иначе уплывёшь далеко и надолго и из-за тебя остановится работа бригады. Сортировочная сетка и 4 сплоточных машины работали в три смены. И никто нас, ребятишек, не освобождал ни от второй смены (с 16 до 24 часов), ни от третьей смены (с 24 до 8 утра). Работали по 8 часов. Платили нам, детям, по 24 рубля в месяц. Мои брат и сестра тоже работали летом. Сестра два раза тонула. Один раз, помогая маме заводить лес в дворики. Как-то бог спас, вынырнула.
Мама каждое лето ловила в заводях палубник и авиа-сосну. Это толстые сосновые брёвна, ядрёные, тяжёлые, 6-метровые. Сама была маленькая и хрупкая, а как-то справлялась. А зимой бегала пешком по льду Вятки на работу на Пиляндышевское озеро. Туда по узкоколейке паровозы привозили лес — хлысты для разделки и сортировки.
На узкоколейке, апрель 1954 г.
На узкоколейке в леспромхозе близ пос. Усть-Немда
Вязали лес в пучки и делали плоты для отправки весной по большой воде вниз по Вятке до Сосновки и Соколок. Плоты уводили буксирные пароходы, работающие на каменном угле, с большими деревянными лопастями. Помню их названия: «Быстрый», «Смелый».
Плоты на Вятке близ Усть-Кильмези
На рейде работали лошади. Был свой конный двор. Однажды появился гусеничный газогенераторный трактор. Он работал на берёзовых дровах-чурках. Да, он для нас был чудом!
За все пионерские годы один раз летом я был в пионерском лагере в Донаурове. Лагерь располагался в двух бараках. Здесь тоже бараков было много. От лагеря остались только хорошие воспоминания. Сохранилась фотография, только очень мелкая. На ней я и многие мои друзья — не менее 100 детей.
Мы взрослели потихоньку, а страна вставала из разрухи. И о нас, детях, конечно, беспокоилась. Детский сад, бесплатные учебники, различные прививки, бесплатное лечение. Поистине — счастливое детство!
А потом мне довелось поработать много где и кем. Окончил училище в Кирове, бывший автокрановщик и капитан-механик, имею более 30 грамот за труд, спорт, художественную самодеятельность, ветеран труда.
М. УСКОВ
Источник: «КИРОВСКАЯ ИСКРА» № 17, 25 апреля 2020 г. |
