Липовый сазан

Почти век назад, в 1925 году, в журнале «Уральский охотник» был опубликован такой рассказ об уржумских рыбаках уржумского поэта И.И. Павлова (Рыдаева).
(печатаем в сокращении)

Современный рисунок Т. Переваловой

На каменной россыпи у дер. Подгорной (у Р.Тимкина) длинной цепью растянулись рыболовы. Их не менее 30 человек и у каждого от 2 до 5 разнокалиберных удилищ, нависших над рекой каким-то необычайного вида частоколом.

Шустрый подросток Гринька Козыренок начинает, однако, томиться тоской безделья. Свалившись с камня на мелкую гальку, он задорно затянул:

Черный рыжего спросил:
Где ты бороду красил?
Я на солнышке лежал
Кверху бороду держал...

Сидевший в нескольких саженях от него долговязый, с рыжей, как засохшая хвоя, бородой столяр Иван Долгий обиделся.

– Тише ты, стервец! – зашипел он, грозя увесистым и тоже рыжим кулаком. – Люди удят, а он песни запел. Сгинь, чертова харя!

Гринька хотел было продолжать, но скосив глаза на свирепую физиономию столяра, раздумал. Иван Долгий и Гринька Козыренок не выносили друг друга и при всякой встрече на реке между ними возникали «осложнения».

После заката настала тихая, но темная ночь. Большинство удильщиков осталось на следующий день. Вдоль берега, у подножья крутых скалистых холмов, покрытых хвойным лесом, ярко запылали костры. Удилища по заведенному обычаю, были оставлены закинутыми на ночь.

Своеобразную и живописную картину представлял теперь дикий берег. В трепещущем зареве дымных костров суетились черные фигуры охотников, готовящих чай или уху из мелкой рыбы. От раженный от скал свет широкими полосами разливался вокруг, превращая в слоновую кость рассыпанные по берегу камни и мерцая тысячами золотых искр в сонных струях реки. Молчаливые во время уженья рыбаки теперь делились впечатлениями прошедшего дня. Всюду веселый говор, шутки и смех.

Шагая по берегу, Гринька запнулся за что-то мягкое и чуть не клюнул носом. Под ноги попал огромный стоптанный и грязный лапоть, или «отопок», брошенный за ненадобностью каким-нибудь рыбаком. Взяв его за уцелевшую веревку, Гринька закрутил им в воздухе, намереваясь пустить «ракету», но в голове его блеснула удачная мысль.

Один за другим утомившиеся рыбаки укладывались на покой на припасенном лапнике, закрыв головы пиджаками. Только два крайние костра еще извергали яркое пламя и оттуда доносились порой взрывы хохота. Очевидно, там еще не вышел запас анекдотов. Скоро в темноту ночи, слабо озаряемую догорающими кострами, понеслись шипящие и хрюкающие звуки.

Из-за камня бесшумно поднялся Гринька, быстро прошмыгнул к удилищам Ивана Долгого. Тут он нагнулся, выбрал ощупью булыжник величиною в кулак и натуго затолкнул его в носок лаптя. Затем вытащил из гнезда среднее, самое крепкое сазанье удилище. Описав в воздухе дугу, лапоть грузно шлепнулся в воду и пошел ко дну.

С первыми намеками на зарю рыбацкий лагерь начал просыпаться. Снова закурились костры и над ними нависли закоптелые чайники. Кто разогревал чай, кто готовил овес и жмыхи для подкормки. Но теперь на берегу было тихо, разговоры велись вполголоса. Опять послышалось бульканье грузил и шлепанье разбрасываемой прикормки. Иван Долгий потянулся и не спеша направился к своим удочкам. Ненормальное положение сазаньего удилища, сильно накренившегося к воде и туго натянутая леса сразу бросились ему в глаза. Быстро нагнувшись, он схватил удилище и подсек. Оторванный от дна широкий и грузный лапоть подхватило сильным течением. Сомненья нет: на крючке сидит крупная рыба.

– Сачок! – диким голосом гаркнул Иван.

Едва прозвучало магическое слово, как берег ожил. Ближние рыбаки, побросавши снасти, со всех ног мчались с подсачками к счастливцу, в руках которого гнулось и трепетало удилище.

– Вынимай уды! Мешают… – командовал дрожащим голосом Иван.

– Готовь сачок!.. Большой давай!.. Николай! – ты вставай, опусти сачок в воду... Жди... Осторожно, смотри, не тычь ему в морду…

Лавируя искусно удилищем, Иван отступал от воды к утесам. Толпа зрителей беспорядочно сновала вокруг. Давши солидный круг на поверхности, лапоть на миг показал свою спину и перевернувшись, снова зарылся в воду.

– Сазан!.. – разом крикнули несколько голосов, и толпа загудела, как улей:

– Черный... большой... Вот счастье привалило Ивану.

Приятель Ивана портной Николай, опустивши в воду громадный сачок, замер на стойке, внимательно смотря перед собой. Тяжело переваливаясь с боку на бок и чернея временами под водой, приближалась добыча... Все насторожились. Вот, наконец, Николай быстро подался корпусом вперед и двинул сачком.

– Вот так рыба! Отопок, ребята, старый!..

И берег вздрогнул от взрыва гомерического хохота, среди которого резко вырывались хлесткие замечания:

– Ай да сазан! Липовый!

– Едреный, Иван, надолго хватит: сварил уху, выхлебал, опять вари, снова навар будет.

– Три года жарить можно, на четвертый – соседу отдашь.

– Да у вас-то, дьяволы, где глаза-то были? – взбеленился очнувшийся Иван, – ведь вы заорали: «Сазан, веди, Иван, не робь...» Тьфу, керемети вотяцкие!..

– Не иначе Козыренка дело, – догадался Кузьма. – То и упорол он, лешачонок.

Разобиженный Иван не захотел оставаться на берегу и ушел домой. К нему навсегда прилипла кличка «липовый сазан».

Источник: «КИРОВСКАЯ ИСКРА» № 27, 7 июля 2018 г.