Прелюдия к Степановскому мятежу:
борьба за хлеб в Уржумском уезде
весной – летом 1918 года
Одним из главных спутников эпохи Великой российской революции 1917 г. и последующей Гражданской войны стал голод. Нехватка продовольствия нарастала в стране постепенно в течение Первой мировой войны, вызывая радикальные меры со стороны ещё царского правительства: в ноябре 1916 г. в Российской империи впервые была введена продразвёрстка. После свержения монархии Временное правительство также пыталось бороться с нехваткой продуктов путём введения хлебной монополии – запрета любой торговли хлебом, кроме государственной. При такой системе зерно и мука принудительно выкупались у крестьян по так называемым твёрдым ценам, которые были в разы ниже рыночных. Понятно, что крестьяне без энтузиазма отдавали государству хлеб в обмен на стремительно обесценивавшиеся деньги (метко называемые в народе «керенками»), а серьёзных наказаний за уклонение от этих обязанностей не было предусмотрено.
По этой причине перспектива полномасштабного голода в крупных городах досталась в наследство уже большевикам. В первые месяцы после Октябрьской революции новая власть была занята формированием своих структур и утверждением их на территории страны, а также мирными переговорами с Германией. «Хлебный вопрос» по-настоящему встал на повестку дня лишь с начала весны 1918 года. Политику советской власти, проводимую после этого, первый председатель Совнаркома В. И. Ленин охарактеризовал как «борьбу за хлеб» [5, с. 3–29]. Официально же она получила название продовольственной диктатуры.
К моменту её введения советским правительством (9 мая 1918 г.) ситуация с заготовками продовольствия в Вятской губернии, как и в целом по России, продолжала осложняться в силу ряда причин. При этом стоит иметь в виду, что Вятская губерния была отнесена новыми большевистскими властями к числу «производящих» хлеб, то есть имеющих излишки зерна. Именно такие регионы в первую очередь и стали «полигоном для обкатки новой политики» [1, с. 154]. Здесь необходимо указать и на другую особенность Вятской губернии, в сравнении с другими «производящими» регионами, она имела внутреннее деление по принципу производства-потребления на две части. Южные уезды были «производящими», а северные – «потребляющими». Таким образом, если от всей Вятской губернии требовалось определённое количество зерна, то тяжесть падала исключительно на южные уезды, не последнее место среди которых занимал Уржумский.
В газете «Вятская правда» за 28 марта 1918 г. приводись следующие данные по распределению излишков хлеба среди уездов губернии на тот момент: «Елабужский – 1,6 тыс. пудов, Малмыжский – 1 тыс. пудов, Нолинский – 400 пудов, Сарапульский – 800 пудов, Уржумский – 1,4 тыс. пудов, Яранский – 300 пудов» [3, с. 3]. Нехитрый подсчёт позволяет определить, что всего губерния располагала на конец марта 5,5 тыс. пудов хлебных излишков. Исходя из этого, доля Уржумского уезда среди «производящих» уездов Вятской губернии составляла примерно 25 %. Интересно, каким образом распределялся вывозимый из уезда хлеб, имевшийся на март 1918 г.: «прочие губернии – 420 пудов, нуждающиеся уезды Вятской губернии – 450 пудов, отдельно в Слободской уезд – 450 пудов и отдельно рабочим заводов Слободского уезда – 100 пудов» [10, л. 7]. Таким образом, главным потребителем реквизированного в Вятской губернии хлеба выступало население самого региона.
Это подтверждается и другими фактами. Так, ещё в начале марта (за два месяца до введения продовольственной диктатуры) исполком Уржумского совета рабочих и солдатских депутатов (далее – РСД) предпринимал определённые шаги для того, чтобы получить с отдельных волостей хлебные «излишки». В частности, 4 марта уисполком встретил инструктора из Вятского губисполкома, который был вскоре перенаправлен для проведения реквизиций хлеба в волостях Конганурской и Биляморской. При этом инструктор имел следующие предписания от губернских властей: «Хлебные излишки в названных волостях реквизировать по твёрдым ценам и в первую голову снабдить реквизированным хлебом неимущее население названных волостей (курсив мой. – П. Ч.), а оставшийся хлеб ссыпать на ссыпные пункты и отправить в другие нуждающиеся уезды Вятской губернии» [9, л. 21].
Вскоре после этого последовали новые прямые указания из Вятки о реквизиции зерна. Так, в телеграмме Вятского губернского продовольственного отдела уездным исполкомам советов от 27 марта 1918 г. уездным органам власти предписывалось следующее: «В случае отказа местных деревенских и сельских буржуа от добровольной продажи хлеба, весь излишний запас у таких лиц надлежит конфисковать, с наложением на виновных штрафа…» В том же документе подчёркивалось, что уездные и волостные продовольственные органы обязаны снабжать реквизированным зерном в первую очередь «местное, не имеющее хлебных запасов население» [7, с. 31].
Помимо всего прочего, по стране процветала спекуляция зерном (так называемое мешочничество), а также перегон зерна в спиртосодержащие жидкости (самогон, иначе называемый в крестьянской среде кумышкой), что было без преувеличения преступно в условиях реальной угрозы голода в крупных городах. Для борьбы с указанными явлениями II Уржумский уездный съезд советов в марте постановил на неопределённое время закрыть границы уезда (при этом реальность воплощения данного мероприятия в жизнь была крайне сомнительна) [4, с. 123].
На заседании Уржумского совета РСД 26 апреля 1918 г. было решено «откомандировать на пароходные пристани комиссаров с вооружёнными отрядами для борьбы с мешочниками, спекулянтами, вывозящими хлеб и продовольственные продукты без разрешения продовольственных органов» [7, с. 34].
Ещё одной серьёзной проблемой для России 1918 г. (Вятская губерния не была исключением) стало нарушение товарообмена между городом и деревней. Учитывая нехватку промтоваров в непромышленном Уржумском уезде, уисполком отправлял хлебные излишки в северные уезды «с тем, чтобы Вятский центральный исполнительный комитет обязался снабдить население Уржумского уезда всеми необходимыми предметами первой необходимости (имелись в виду ткань, железо, а также чай. – П. Ч.) по твёрдым ценам» [9, л. 21].
Следует заметить, что так называемые кулаки весной 1918 г. всё ещё занимали доминирующее положение (не без помощи левых эсеров) в волостных советах, поэтому серьёзно влияли на настроения основной массы крестьянства. К примеру, в разгар весны председатель Уржумского исполкома Т. А. Новосёлов с горечью вынужден был констатировать, что «большинство населения твёрдые цены встретило неодобрительно, за них высказалось только три волости из двадцати одной. По твёрдым ценам хлеб можно было купить только около Уржума» [4, с. 122]. Таким образом, хлебная монополия в Уржумском уезде на тот момент фактически отсутствовала, хотя, как было показано выше, отдельные попытки для её установления власти предпринимали. Ситуация с хлебозаготовками в целом по губернии была просто катастрофическая: «Задание по отправке хлеба в голодающие районы страны на май местные продовольственные органы выполнили в размере 1 %» (!) [1, с. 154].
Слабость новой власти на местах проявлялась, в том числе, и во всякого рода злоупотреблениях служащих. В Уржуме они также имели место и были тесно связаны с распределением продовольствия. Только что сформированные органы советской власти пытались в меру своих сил бороться с ними. По этому поводу на заседании уисполкома 14 мая 1918 г. было вынесено решение: «Уездному продовольственному отделу не выдавать служащим уездного продовольственного отдела и других отделов совдепа никаких продуктов вне очереди и помимо того количества, которое причитается им по продовольственным книжкам, наравне с остальными гражданами» [8, л. 159].
Довольно любопытно выглядит протокол заседания Уржумского уисполкома от 20 мая 1918 г. На этом заседании члены уисполкома слушали телеграфное заявление «представителя-закупщика хлеба от Московских рабочих» Королёва, где он выразил протест против решения местного совдепа отправить все 5 тыс. пудов имеющихся на май хлебных излишков рабочим Петрограда [8, л. 60]. Данный случай наглядно иллюстрирует степень тяжести продовольственной ситуации в крупных промышленных центрах страны, представители которых боролись за любую партию зерна, в том числе и в южных уездах Вятской губернии.
Исходя из всего этого, нетрудно представить, каким тяжёлым для страны было лето 1918 г., и Вятский край вместе с Уржумским уездом не являлись исключением. Ввиду сложившейся ситуации принудительное изъятие продовольствия оставалось главным средством избежать гуманитарной катастрофы и тотального голода в городских поселениях даже самой губернии [1, с. 162].
Здесь на помощь местным властям приходили присланные из голодающих крупных городов (преимущественно из Москвы и Петрограда) продовольственные отряды. В этой связи Уржумский уезд был отмечен тем, что центром притяжения продотрядовцев в губернии стала находящаяся на его территории речная пристань Русский Турек. К концу июня продотрядовцев в уезде было уже около двухсот [4, с. 125]. В целом же по губернии их численность на 30 июля составляла около 2 500 солдат, офицеров и матросов [2, с. 145]. Самым крупным из заезжих продотрядов был 1-й Московский продовольственный полк под командованием бывшего царского офицера А. А. Степанова и большевистского политкомиссара А. С. Хомака. Полк состоял из 605 чел. пехоты и 40 чел. кавалерии. На его вооружении, помимо стрелкового оружия, было 16 пулеметов и одно артиллерийское орудие [2, с. 148].
Продотрядовцы. Уржумский уезд Вятской губернии. 1918 г.
Из фондов Уржумского краеведческого музея им. Н. Н. Арбузовой
В это же время (летом 1918 г.) окончательно сформировались уездные продовольственные органы. Так, в Уржуме 6 июля возник продовольственный комитет. Рождение новых органов власти в тех условиях не могло происходить гладко, поэтому вскоре при осуществлении продовольственных заготовок выявилась серьёзная проблема – «полное безденежье» местной власти [10, л. 7]. Денег в кассе не было вообще, добровольный сбор средств на покупку хлеба дал неутешительные результаты – было собрано всего 14 тыс. рублей. В условиях гиперинфляции это действительно была не столь значительная сумма.
Однако, как показали последующие события, основные проблемы для уездных властей были ещё впереди. Уже 13 июля 1918 г. председатель уисполкома Т. А. Новосёлов направил в Вятку телеграмму сразу на два адреса (губисполком и чрезвычвоенштаб), где в характерной для телеграмм лаконичной манере сообщалось следующее: «В селе Черемисский Турек произошло столкновение Московского продотряда с группой крестьян, есть жертвы». Далее в этой же телеграмме содержались не менее важные подробности: «Местная Красная армия разоружена (бойцами московского продполка. – П. Ч.) ввиду того, что будто бы часть её участвовала в столкновении. Подробности выясняются» [11, л. 2].
Выясненные подробности оказались шокирующими. По уточнённой информации, события начались не в самом Черемисском Туреке, а в «селении Токтай-Белякского коллектива бедноты» (относилось к Черемисско-Турекской волости) [6, с. 47]. Мужчины упомянутого селения находились на полевых работах, когда туда нагрянули бойцы продотряда. В домах в этот момент находились лишь женщины, старики и дети. Продотрядовцы под командованием комиссара Алейникова (по другим данным – Аленикова) начали грабить дома и амбары, выставив для устрашения пулемёты по периметру населённого пункта. У населения отбиралась полученная по карточкам мануфактура (то есть ткань) и деньги, если их оказывалось больше 2–3 рублей. Закончив свои «дела», продотрядовцы спокойно покинули селение и двинулись к центру волости.
Вернувшиеся с полей крестьяне пришли в негодование, отправились в погоню за мародёрами и, догнав продотрядовцев в районе с. Черемисский Турек, окружили их и вступили в перестрелку [2, с. 149]. По-видимому, отряды местной Красной гвардии участвовали в ней на стороне крестьян. В итоге несколько человек были убиты, включая комиссара Алейникова. По более поздним (и далеко не стопроцентным) свидетельствам, кулаки (хоть это и была беднота, как говорилось выше) жестоко убили его, вырезали язык, выкололи глаза, отрезали нос и закопали в овраге возле деревни Черемисский Шолнер [7, с. 31].
Опасность превращения продотрядовцев в банальных мародёров отлично осознавали и в Москве. В частности, об этом говорил В. И. Ленин в своей речи на чрезвычайном объединённом заседании ВЦИК, Московского совета РСД и профессиональных союзов 4 июня 1918 г. Председатель советского правительства отмечал: «Когда нам будут указывать: ваши отряды, которые идут собирать хлеб, спиваются и сами превращаются в самогонщиков, в грабителей, мы скажем, что мы прекрасно знаем, как часто это бывает в таких случаях, мы это не прикрашиваем, не отмахиваемся от этого якобы левыми фразами и намерениями. Да, рабочий класс китайской стеной не отделён от старого буржуазного общества, и когда наступает революция, дело не происходит так, как со смертью отдельного лица, когда умерший выносится вон. Когда гибнет старое общество, труп его нельзя заколотить в гроб и положить в могилу. Он разлагается в нашей среде, он гниёт и заражает нас самих» [5, с. 19].
Вернёмся к событиям в Черемисско-Турекской волости, произошедшим 13 июля 1918 г. В этот же день (судя по всему, чуть позже) из Уржума была отправлена ещё одна телеграмма, на этот раз в адрес уже одного Вятского губисполкома: «В уезде произошли кровавые события. Осложняются. Срочно следственную комиссию. Отвечайте» [11, л. 6]. Как мы видим, в этом тексте присутствуют панические нотки и, как впоследствии выяснится, у председателя Уржумского уисполкома были для того основания.
Дело в том, что сразу после событий в с. Черемисский Турек 13 июля 1918 г. комиссар 1-го Московского продполка А. С. Хомак фактически отстранил местные органы от власти и стал единоличным «диктатором» на территории уезда. Его приказ об этом вышел уже 14 июля. В указанном документе восставшие крестьяне характеризовались как «банды тёмных сил», а любые выступления против продотрядовцев обещалось «подавлять самым беспощадным образом» [6, с. 47–48]. По этой причине Т. А. Новосёлов и торопил Вятский губисполком с высылкой следственной комиссии. Таковая действительно вскоре прибыла во главе с видным вятским большевиком Петром Павловичем Капустиным (с 27 июня 1918 г. он также станет руководителем Вятской ГубЧК) [1, с. 212]. На заседании уисполкома 19 июля при его участии было решено: «Предложить следственной комиссии немедленно выехать на место происшествия для всестороннего производства следствия». Кроме того, в журнале заседаний уисполкома по этому поводу есть важная оговорка: «причём в целях достижения беспристрастности комиссии не брать с собой никакого вооружённого отряда» [8, л. 78].
Спустя четыре дня, 23 июля было проведено ещё одно заседание уисполкома, главным вопросом которого стал вопрос «о снятии личной военной диктатуры, объявленной комиссаром продовольственных отрядов Хомак и военного положения в городе и уезде» [8, л. 79]. Выходит, что Хомак не только стал «диктатором», но и перевёл весь уезд на военное положение, разоружив при этом местные силы Красной гвардии, что было уже неприкрытым превышением полномочий с его стороны. Так же считал и глава следственной комиссии П. П. Капустин, доклад которого выслушали на том же заседании. Капустин озвучил решение следственной комиссии: «Объявление личной военной диктатуры со стороны политического комиссара продотрядов тов. Хомак является незакономерным и недопустимым» [8, л. 79].
Были озвучены и конкретные решения следственной комиссии, изложенные в виде предписаний комиссару 1-го Московского продполка А. С. Хомаку: «Капустин считает необходимыми выполнение политическим комиссаром продотрядов следующих условий: немедленное снятие личной военной диктатуры и военного положения в городе и уезде, вооружение местной Красной армии, предоставление уездному исполкому всей полноты власти в городе и уезде» [8, л. 79]. В качестве своеобразной компенсации продотрядовцам было разрешено «посылать в состав исполкома одного представителя с правом совещательного голоса» [8, л. 79]. Так могла бы завершиться история «недоразумений» (термин из первоисточника) между продотрядом и местным уисполкомом Совета РСД в Уржумском уезде, если бы А. А. Степанов и А. С. Хомак не подняли восстание против советской власти, вошедшее в историю как «Степановский мятеж». По этой причине описанные в статье события стали лишь своеобразной прелюдией к нему.
Резюмируя вышеизложенное, можно сказать, что продовольственная ситуация в Уржумском уезде Вятской губернии весной – летом 1918 г. в целом отражала господствующие в стране и губернии тенденции, однако имела и свои особенности. Связаны они были с географическим положением южных уездов Вятской губернии, которые оказались «донорами» для северных уездов региона и столичных городов, а также с невысоким уровнем поддержки большевиков (точнее, их продовольственных мероприятий) крестьянской массой. Вместе с тем, хотя реквизиции зерна и встречали силовой отпор (местами организованный и вооружённый) со стороны крестьянства, но они также не позволяли умирать от голода бедняцкой массе тех же деревень и жителям городов самой Вятской губернии, не говоря уже о продовольственной помощи голодающему населению Москвы и Петрограда.
Примечания
1. Бакулин В. И. Драма в двух актах : Вятская губерния в 1917–1918 гг. Киров, 2008. 299 с.
2. Вятская губерния в 1917–1918 годах : революция и эволюция региональной политико-управленческой системы. Киров, 2017. 420 с.
3. Вятская правда. 1918. 28 март. (№ 51).
4. Китаев Д. Н. Продовольственная политика в Вятской губернии в 1918 году // Крестьянская реформа Александра Второго : региональное измерение. Киров, 2011. 340 с.
5. Ленин В. И. Борьба за хлеб. Речь, произнесённая на чрезвычайном заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов крест., раб., солд. и каз. депутатов М., 1918. 32 с.
6. Солоницин Н. Из истории Гражданской войны в губернии // Октябрь и Гражданская война в Вятской губернии : сб. ст. и материалов. Вятка, 1927. С. 33–66.
7. Степановский мятеж в документах и воспоминаниях / Сост. Д. Козак. Киров, 2018. 504 с.
8. ЦГАКО. Ф. Р-3454. Оп. 1. Д. 11.
9. Там же. Д. 36.
10. Там же. Д. 41.
11. Там же. Д. 74.
Источник: Чемоданов П. А. Прелюдия к Степановскому мятежу: «борьба за хлеб» в Уржумском уезде весной-летом 1918 г. // Вятская земля в пространстве исторической памяти (к 115-летию открытия Вятской учёной архивной комиссии) : материалы Всероссийской научно-практической конференции (Киров, 12 ноября 2019 г.). – Киров : ИД «Герценка», 2019. – С. 105–112.
|
