К 50-летию советской власти - Годы революции и гражданской войны - Каталог статей

В связи с приближающимся 50-летием Советской власти все больше возрастает интерес к тем людям, кто участвовал в ее становлении. За последний год в нашем районе участились экскурсии краеведов по памятным местам, походы по следам героев гражданской войны.
О Н. Г. Сормахе в «Кировской искре» уже печатались отдельные воспоминания. Сейчас редакция располагает более полными материалами о его жизни и деятельности. Их прислал Иван Андреевич Болдырев, очень близко знавший Сормаха и многих его соратников.
Редакция считает, что воспоминания И.А. Болдырева будут представлять определенный интерес и в сокращенном виде предлагает их читателям.

Деревня Зайково, где родился и жил Николай Гурьянович Сормах, располагается на живописном крутом берегу реки Вятки, напротив Аркульского судоремонтного завода. От нашей деревни Ошков, где родился и вырос я, деревня Зайково находится в четырех километрах.

Хотя Николай Гурьянович был на шесть лет старше меня (он родился в 1894 году) это не мешало нам встречаться, часто по душам беседовать, делиться впечатлениями, а порой и решать хозяйственные и общественно-политические вопросы. Николай Гурьянович был довольно общительным и простым человеком, с чистой совестью и открытой душой. Он умел всегда находить общий язык с детьми и со стариками. Его невозможно было найти одиноким или отчужденным. Он всегда находился в кругу людей, и ему до всего было дело. Кажется, не было таких вопросов, которые бы его не касались и которые бы он не принимал близко к сердцу. Каждому бедняку или человеку нуждающемуся, старался помочь, чем мог и как умел. Но вместе с этим он всем своим пылким сердцем ненавидел насилие, угнетение. Он никогда не был спокойным и равнодушным, если видел, что сильный обидит слабого, всегда становился на сторону слабого, и тогда горе было обидчику.

Эта черта в характере Николая Гурьяновича была с детства, может быть, потому, что отец его Гурьян Осипович Сорокин и он сам до зрелого возраста жили в большой бедности и, чтобы прокормиться, вынуждены были постоянно работать на предпринимателей от зари до зари.

Рано познал Коля Сорокин порой непосильный и подневольный труд. Кончив три класса сельской школы, он пошел на работу. Там он и узнал почем фунт лиха. Но, несмотря на свои еще детские оды, он со всей серьезностью вникал в любое дело, быстро его осваивал и не по возрасту был любознателен, в то же время смел и находчив.

Эти качества за юным Колей скоро заметили рабочие, и он стал их любимцем. «Сразу видать махаловскую породу, – говорили про него рабочие. – Это будет коренной Махалов».

Махалов – потомственная кличка предков Николая Гурьяновича, которая и переходила от деда к отцу, от отца к сыну. Коля Сорокин стал называться Колькой Махаловым.

В возрасте тринадцати лет он работал кочегаром на пароходе, хотя эта работа была даже взрослому не всегда под силу, в пятнадцать лет – плотником.

В 1912 году он связывается с революционные кружком рабочих Аркуля и деревни Суворова, которая была рядом с этапным домом около села Петровского на Вятско-Казанском тракте. Он участвует в распространении революционной литературы, прокламаций, листовок, проведении бесед среди рабочих.

Авторитет Николая растет. По одному его зычному призыву рабочие бросали заботу и бежали к нему, передавая один другому: «Махалов кличет». А когда народ собирался, Николай перед приказчиками и даже перед самим управляющим затоном ставил условия работы. Это, конечно, было не выгодно предпринимателям, и они старались избегать конфликтов с Махаловым. А это еще больше поднимало авторитет Николая перед рабочими.

В 1915 году Николая Гурьяновича призвали в армию. Предприниматели постарались от него избавиться и в бронь для пароходства не зачислили. В армии Сорокина почти сразу же направили в школу унтер-офицеров, затем послали в школу прапорщиков. Сперва он командует взводом, потом стал Фельдфебелем роты. А в 1917 году, уже в чине подпрапорщика, на фронте был избран председателем полкового комитета Совета солдатских депутатов 105-го Оренбургского полка, которым и командовал. За боевые заслуги на фронте был награжден двумя георгиевскими крестами. А потом тяжелая контузия во время боя, госпиталь. И вот он дома.

Оправившись после болезни, Николай Гурьянович поступил работать в Аркульский затон. Он сразу же развернул революционную работу среди рабочих затона. После Октябрьской революции рабочие послали его в Уржумский уездный военкомат для организации боевых отрядов Красной гвардии и организации волостных военкоматов. А потом исполком уездного Совета назначил его военным комиссаром и военруком в Теребиловский волостной военкомат.

В средине августа 1918 года бывший руководитель продотряда Степанов, опираясь на местную буржуазию и кулацкие слои населения, организовал контрреволюционную банду и решил захватить власть. В ночь на 11 августа он напал внезапно на небольшой уржумский военный гарнизон, состоящий из караульной роты красногвардейцев, разбил его и захватил в Уржуме всю власть в свои руки. С рассветом Степанов послал отряд в Теребиловскую волость, чтобы захватить там Сормаха. К этому времени Николай Гурьянович уже носил эту фамилию, составленную из действительной Сорокин и клички Махалов.

Сормаха в это время в Теребиловке не было. Он только накануне выехал в командировку по делам службы.

Не зная, что произошло за его отсутствие, и не подозревая опасности, он вошел в здание волостного военкомата. И сразу почувствовал недоброе: все было разбросано, никого из сослуживцев не было. Зашел в свой кабинет – и там все разбросано. Он начал собирать бумаги. И вдруг резко открывается дверь. В кабинет с винтовками наперевес врываются трое вооруженных.

– Руки вверх! – командуют они. – Наконец-то ты нам попался. Долго же мы за тобой ходили…

Повели его в Уржум по обочине тракта под березами. Двое конвойных пеших и один на лошади.

– Вот мы приведем тебя сейчас к нашему Степанову, пусть он на тебя посмотрит, а уж потом и враспыл, – говорят конвойные.

Но от избытка радости или по неопытности они даже не связали руки Сормаху. Идут себе, беззаботно посвистывая, закинув винтовки за плечо на ремень, сзади Сормаха, а впереди, покачиваясь в седле, едет верховой.

«Эх, как все глупо получилось, – думает тяжелую думу Сормах, низко опустив голову. – Кто они, эти бандиты, откуда взялись? Почему никто о них не знал и не слыхал? Кто такой Степанов? Неужели начальник продотряда? Не может быть… А впрочем, кто его знает!»

Вдруг он слышит – со стороны тракта кто-то кричит;

– Кум Николай, ты что это, куда?

Крик словно от сна пробудил его. Видит: посередине тракта на телеге с сынишкой лет двенадцати едет его двоюродный брат Филипп. К нему сразу же бросились конвойные, начали его вытаскивать из телеги и бить. Сынишка завизжал. Сормах молниеносно подскочил к верховому конвоиру и рванул его из седла. Лошадь шарахнулась в сторону. У седока одна нога застряла в стремени. Сормах ударил по коню подвернувшиеся под руку березовым суком, и конь галопом помчался, волоча за собой конвойного, у которого только голова стукала о коренья берез.

Сам Сормах кинулся бежать. Он уже бежал во ржи, когда увидели его конвойные. Они, повидимому, растерялись: мужика на телеге забирать, товарища спасать, которого так безжалостно волочит убегающий конь, или за Сормахом бежать? За Сормаха будет награда, какой не получишь ни за мужика, ни за товарища, если даже его спасёшь, и они побежали за Сормахом, стреляя на ходу.

Но время было уже упущено.

Недалеко от места происшествия жали рожь несколько женщин. Увидев, что конвойные гонятся за Сормахом, они стали бурно наступать на них и, размахивая серпами кричали: «Что вы делаете охальники! Хлеб наш мнете… Нет у вас не стыда, ни совести, разрази вас гром, окаянных!»

А Сормах в это время замер в водомоине, предварительно замаскировав себя рожью. Пока конвойные оглядывались на наседающих женщин, они потеряли из вида Сормаха. Плюнули, крепко выругались, закинули за плечи винтовки и пошли, не торопясь в Уржум, братенник Сормаха Филипп, гнал уже далеко, нахлестывая свою лошаденку.

Пролежал Сормах во ржи до ночи. Ночью по задам пробрался в Теребиловку к знакомым товарищам и сообщил, что он уходит в лес и куда именно. Он приказал спешно организовывать бедноту и держать с ним связь. А ушел он в леса на берег Вятки, около своей деревни и поближе к Аркулю, к рабочим.

Степановцы срочно послали отряд в деревню Зайково, на родину Сормаха, с заданием: взять его живым или мертвым. Степанов объявил Сормаха вне закона и назначил крупную сумму денег за его поимку.

Находясь в укрытии, Сормах имел постоянную связь с теребиловскими дружинниками, с местной беднотой и с рабочими Аркуля. Он часто выходил из своего укрытия замаскированным то под вид лесника, то перевозчика, то просто бродячего старца. В таком виде он появлялся у рабочих в Аркуле, ходил по соседним деревням, беседуя с беднотой. Он знал обо всех действиях степановцев и настойчиво готовил боевой, надежный отряд партизан-дружинников.

Бывали случаи, что Сормах лицом к лицу встречался со степановцами. Однажды он поехал через реку Вятку в Аркуль к рабочим подвидом перевозчика с седой, клочковатой бородой, в самодельном армяке, подпоясанном лапотной веревкой, с топором и связкой лык. Только он сел в лодку, а по берегу идут два степановца с винтовками и кричат:

– Стой старик! Нам в Аркуль надо, перевезешь нас.

«Вот незадача, – думает Николай, – а вдруг узнают? А может, уж и знают, может, указал им кто? Ведь мало ли еще разной контры и предателей. Ну, лишь бы на берегу не схватили, а на реке уж я хозяин».

Степановцы бесцеремонно сели в лодку, скомандовали:

– Отчаливай старик!

Лодка поплыла, покачиваясь на волнах.

– Что, старик, не боишься нас? – спросил один из степановцев.

– А чаво вас бояться мне? Кубыть, такие же люди, – отвечает Сормах, а сам думает: «Поскорей бы подальше от берега». Сам же поглядывает на топор – как при случае удобнее и быстрее схватить его.

– А Сормаха ты, случайно, не встречал, не знаешь, где он? – спросил второй степановец.

– Много их разных теперь ходит. А у нас и в округе-то таких фамилиев не слыхано было.

Это дед немец переодетый, вот мы его и ищем. Он, говорят, в Аркуль часто наведывается, – пояснил степановец.

– Ишь ты, какое дело! – ухмыльнулся в бороду Сормах, а сам думает: «Не узнали, ну и ладно».

– Много я тут разных перевожу. Вот и вас везу, а кубыть, кто вы, как ваше фамилие – и дела мне до ентого нет. Вот так и с Сармаком вашим.

Степановцы захохотали:

– Знать надо, старик, всех знать.

– А на кой ляд мне про то при старости?

Доехали до другого берега. Степановцы выскочили из лодки и ушли, даже спасибо не сказали. Ушел и Сормах по своим делам.

Как-то он появился в селе Рождественском в виде молодого парня, только немного подкрасившись, чтобы изменить черты лица, одетым в простенький деревенский костюмчик. Повстречался там с молодежью, повел беседу. Вдруг из-за поворота выхолят два степановца с винтовками на ремне. Тогда Сормах подхватывает двух парней под руки, и все они идут по селу, притворившись пьяными, горланя песни. Гармонист играл на все меха. Степановцы спрашивают:

– Вы, ребята, не встречали здесь Сормаха? Говорят, он в это село иногда заглядывает.

– Не, не видали, не знаем, – по-пьяному отвечали парни, качаясь из стороны в сторону. Степановцы прошли, но почти тут же повстречали пожилого жителя этого села, матрацника. Спрашивают и его, не видал ли он Сормаха. А тот отвечает:

– Да вон он, среди парней, – и указал на Сормаха.

Услышав слова предателя, гармонист сразу взмахнул одной рукой гармонью, выругался, и началась у них общая потасовка. Кто тут кого бил, как бил, только они и знают. Над головами только мелькали кулаки и слышалась площадная брань. Все смешалось. Матрацник пошел наутек, свершив свое гнусное дело. Степановцы кинулись было к той пьяной бушующей ватаге, а который был из них Сормах – пойди теперь разберись. Повернулись они к матрацнику, а его уже и след простыл. И решили, что старик подшутил над ними: может он решил молодежи насолить за какую-нибудь обиду. Один из степановцев и говорит:

– Послушали же мы старика-дурака. Да разве пойдет с пьяной компанией Сормах? Не дурак же он.

Молодежь завернула за угол дома, Сормах поблагодарил парней за находчивость и выручку, дал соответствующие советы и указания и пошел дальше, а парни повернули обратно. Идут, распевают, как ни в чем не бывало. И вдруг снова встречают матрацника. Подошли к нему вплотную.

– А-а, сосед, здравствуй! – окружили его быстро, будто по-дружески схватили кто за голову, кто за ноги, за руки, заткнули рот и давай молотить, приговаривая:

– Это тебе, подлюга, за Сормаха, получай, получай!

Степановская банда вовсю свирепствовала в Уржумском уезде, отбирая скот, хлеб у населения, особенно прижимая бедноту, активистов, сочувствующих большевикам и Советской власти. А Сормах спешно готовил отряд дружинников…

В конце августа степановцы пошли на Нолинск, чтобы захватить его и двинуться к городу Вятке. Шли они Вятско-Казанским трактом, пополняя свои ряды за счет кулацкого населения. Многие кулаки и их прихвостни со своими сынками сами шли на подмогу степановской банде.

Сормах узнал о степановском броске, когда степановцы уже переправились через реку Вятку у деревни Буйский Перевоз. Он дал команду, чтобы Теребиловская дружина под руководством опытных командиров Василия Андреевича Токарева и Николая Александровича Токарева из деревни Бутахина ускоренным маршем двинулась к Нолинску, а группу партизан рабочих Аркуля повел на Нолинск сам Николаи Гурьянович. Обе эти боевые дружины сошлись у деревни Чащина под Нолинском.

Но степановцы к этому времени Нолинск уже взяли, сходу разбив небольшой нолинский воинский гарнизон, состоящий из одной караульной роты и группы актива коммунистов. С Чащинской горы уже было видно, как пылало здание бывшего духовного училища Нолинска. Сормах и его боевые друзья-дружинники еще не знали о трагедии, происходившей в городе. В здании бывшего училища до последнего дыхания сражались защитники города – группа коммунистов и активистов, борцов за Советскую власть под руководством своего бесстрашного комиссара Вихарева.

Сормах повел наступление на степановцев с двух сторон города. Слева, от катовального завода, наступал отряд теребиловцев под командованием Токаревых, а справа от соборной церкви – отряд рабочих Аркуля под командованием Сормаха. Степановцы не выдержали натиска с двух сторон и город оставили. Разбежалось и кулацкое охвостье. Но местная городская буржуазия и все контрреволюционное отребье засели в бывшем здании банка и оттуда вели обстрел. Это первым заметил аркульский рабочий-дружинник Саша Перевощиков, доложил Сормаху и попросил у него разрешения покончить с этим осиным гнездом.

– Действуй, Саша, только береги своих людей. Осторожнее! – сказал Сормах.

Здание, где засели враги, было окружено дружинниками. В окна полетели гранаты, стреляли из винтовок со всех сторон, пока не выбили всех там засевших.

Узнав об этом событии, Вятский ревком послал на подавление степановского мятежа 11 Вятский батальон, который настиг степановцев под Лебяжьем и дал им серьезный бой. Разбитые степановцы отступили дальше и вновь продолжали бесчинствовать в Уржумском уезде, уже разрозненными бандами.

28 августа 1918 года Уржумские уездный военкомат назначил Сормаха командиром Теребиловской боевой социалистическое дружины и поручил ему ликвидацию остатков степановская банды на территории Уржумского уезда. Эта задача Сормахом была выполнена с честью. За выполнение её Уржумский уездный съезд Советов присвоил Н.Г. Сормаху звание красного офицера. А 2 октября 1918 года Сормах был назначен командиром полка партизан.

5 мая 1919 ода, когда войска Колчака уже обложили город Уржум, Сормах был назначен начальником боевого участка и командующим Уржумским гарнизоном по линии: Немда – Травянистое – Салья.

За задержание наступающих сил белогвардейцев-колчаковцев и за взятие переправы у Аркского Пореза через реку Кильмезь Сормах был награжден саблей с золотым эфесом, кожаной тужуркой и кавказским кинжалом.

1 июня 1919 года Сормах был назначен командиром пятой роты полка имени Блюхера, затем помощником…

За умелое руководство боевыми действиями против колчаковских войск Сормах был награжден пятиконечной эмалевое звездой.

Затем Сормах, уже будучи командиром полка, успешно громил колчаковские полчища белогвардейцев и дошел с тяжелыми боями до Тюмени. 1 августа в одном из боев он был тяжело ранен и выбыл в полевой госпиталь.

Я встречался со многими его боевыми соратниками, прошедшими с Николаем Гурьяновичем боевой путь гражданской войны и становления Советской власти. Они рассказывали о смелости, находчивости и боевом духе Сормаха, рассказывали о нем как о самом близком и задушевном друге и товарище, как об опытном и требовательном командире.

«В одной из смелых боевых вылазок, – рассказывал ординарец Сормаха Василий Гурьянович Заболотский, – мы напали на колчаковцев врасплох. Много их тогда порубили и постреляли, многих в плен забрали и захватили большой обоз. Позвал меня к себе Николай Гурьянович и говорит: «Сходи-ка посмотри, что там у них в обозе полезного». Пошел я. А там все ящики, очень плотно забитые. Ну, думаю, не иначе как боеприпасы. Вот, думаю, обрадуется Николай Гурьянович! Распечатываю один, другой, – мать чесная! Там все драгоценности; золотая и серебряная посуда разная и разные другие золотые и серебряные вещи. Заколотил я эти ящики снова покрепче и – к нему.