ТЯЖЕЛА ТЫ, ЖИЗНЬ КРЕСТЬЯНСКАЯ
"Я в этой тетради постараюсь записать всю свою жизнь, все, что запомнил, события, которые произошли в моей жизни и в жизни всего русского государства... Постараюсь описать, сколько сумею," - такую запись в начале своих воспоминаний оставил житель села Цепочкино Александр Владимирович Сорокин. Простой вятский крестьянин прожил нелегкую и большую жизнь, в которой отразились, наверное, самые трагические страницы истории нашей страны. У него свой выстраданный взгляд на многие события в жизни государства, и даже если он где-то ошибался, он имел на это право...
Большая семья, крепкое хозяйство
Я родился в селе Цепочкино Уржумского уезда Вятской губернии в 1907 году 12 августа. В большой крестьянской семье был одиннадцатый. Наша семья это: прадед Василий Парамоныч, дед Капитон Игнатич с бабушкой Марфой Васильевной, отец Владимир Капитоныч (родился в 1884 году), три дяди, братья отца, Василий, Алексей, Сергей, тетка Александра и мать Анастасия Борисовна (родилась в 1882 году) и брат Иван. Дом наш стоял на самом конце средней улицы внизу на скате. Дом был большой пятистенный на высоком фундаменте. Из окон вид был замечательный, особенно весной в большую воду, до самого Турека. Сараи были большие, клети, чуланы, амбар, погреб, баня. Все было крепко крыто тесом. Держали много, "по нашей местности", скота: 2 рабочих лошади и подросток, 2 коровы и подросток, овец в зиму пускали десяток, две свиньи. Земли имели четыре души, а на душу в одном поле приходился один гектар, всего пахотной земли было 12 га да лугов гектар 10. Все, кто мог, работали в поле, на покосе, скот кормили. А в свободное время летом на конях возили с пристани товар купцам в Уржум. Зимой возили дрова из бора, которых заготовляли много, а летом их продавали на пароходы, пароходы ходили на дровах.
И вот так все время работа и работа. И хозяйство тоже было крепкое трезвое работящее, и нас приучали маленьких работать. Вот, например, в первую войну отца взяли, дядей Василия и Алексея взяли. Так в 15-м году мне было восемь годов, а я уже ходил жать, боронить, и на покосе с граблями, и дома находилось работы - возить навоз в поле, в огороде садить, копать и в поле яровые полоть,- в общем, бегать не удавалось много.
После меня родились еще два брата Василий (1909 г.) и Григорий (1911 г.). Мать моя была очень умелая в работе и воспитании нас, одевала неплохо и приучала к работе. Она была из хорошей семьи. Отец её, Борис Андрияныч Машков, в его доме сейчас магазин, имел девятерых детей - семь дочерей и два сына. Человек большой энергии, силы и ума, без работы не был ни одной минуты: и по хозяйству, и столярничал, и имел магазин. Чем торговал: чай, сахар, соль, керосин, сушки, рыба. Видно, какой-то доход был от торговли, да еще с пароходов принимал груз и отправлял, тут ему помогали сыновья. Весь огород в 25 соток был засажен яблонями, смородиной, малиной, были пчелы. За садом ухаживали дочери. В 1892 году построил он вот этот кирпичный двухэтажный дом.
Мать была очень хозяйственная, умелая как по домашности, так и жать, косить, или за льном ухаживать, прясть, ткать, шить, - все у нее в руках кипело. У неё работы было очень много: кормить коров, доить, кормить овец, свиней, молотить. И нас в семье уж пятеро, отец шестой. А тут война - вся работа легла на нее, деда и нас, нелегко приходилось всем.
Я пошел в школу в 15-ти годах. Но до школы я уже хорошо читал, у прадеда Василия Парамоныча было порядочно книг, он был хорошо грамотный, умный. Он годов 40 лоцманил на Вятке и Волге, сплавлял у местных купцов плоты, лес до Царицына, нынче Волгоград, очень умело, без аварий. Купцы его очень ценили и платили ему за это хорошо. Очень к нам был добрый, заберет нас на полати и учит молитвам, а мы за ним "Отче наш..." или другую молитву. Научил меня лапти плести и я девяти годов уже плел, мать носила. Помер в 1918-м 86 годов.
Когда началась война в 14-м году, в газете "Московские ведомости", прадед выписывал ее, был напечатан манифест царский, что надо воевать с немцем, не щадя крови и жизни, за Веру, Царя и Отечество. Так началась первая война с немцами. Очень много взяли мужиков на войну, остались женщины, старики и молодые до 18 лет. Стало мало товаров, через год не стало сахара, водки. Забирали хороших коней, взяли и у нас четырехлетку. Дальше хуже и хуже, я уж учился в третьем, свергли царя, стал Керенский. Деньги царские пропали, стали "керенки", а потом в октябре революция, и все нарушилось, и денег, и торговли не стало, все остановилось, опять началась гражданская война.
Начало перемен
Отец пришел в 18-м году весной, потом пришел Василий, вскоре женился. Отец и мать решили отделиться от семьи,- у нас уже своя семья. Стали возить лес, срубили срубы весной, осенью в 19-м поставили дом. Опять всю зиму возили лес, поставили клеть и стали ставить сарай, сами - отец, Иван и я, нанять не на чего было. Мне было 12 годов, я все бревна скобелью острогал и помогал пазы вырубать. В двадцатом году хлеб не вырос, осенью отошли враз хлеба, нам досталось мало. Осенью набрали желудей, их мололи и скотине, и себе хлеб - половина муки и половина желудевой. Очень было трудно, не было керосина, соли, жгли лучину. Ничего нигде нельзя было купить - ни топора, ни гвоздя, ни обуви, ни одежды. Советские деньги были "безценые" - коробка спичек стоила сто тысяч.
Жили, как первобытные люди, тиф косил сряду. В двадцать первом летом понаехало очень много голодающих с Волги, каждый день собирали мертвых. Они везли одежду, что получше и меняли на хлеб, с хлебом их на пароход не садили, хлеб отбирали,- были такие отряды солдат. Мы хоть не досыта ели и без соли, но тифом не заболели никто, все мы были молоды, в силе, все время в работе.
В 18-м году в Уржум прибыл продотряд отбирать хлеб у крестьян. В дальних волостях у крестьян был старый хлеб, особенно у марийцев, его брали и возили на пристань. Начальник отряда Степанов был. Когда Колчак стал подходить к Вятке, Нолинску, Малмыжу он пошел против Советской власти. В Уржуме взял власть в свои руки и в Малмыже. По реке стали подходить красные - он отступил на Нолинск. Колчака вскоре задержали, он отступил и его погнали без останову. У нас в селе красных было очень много, а сперва были белые, но ничего плохого не сделали никому. Комунисты спрятались.
В двадцать втором году урожай был хороший народ, ожил немного. Вся торговля шла только на хлеб, соль, керосин. Появился первый кооперативный магазин, но в нем ничего не было, разве только спички да еще разная ерунда.
В двадцать третьем объявили Н.Э.П. и, как живой водой все полили, все скоро появилось, деньги стали твердые - "червонец", 10 р. Все стало дешево: хлеб пуд - 1 рубль, мука, мясо - 30 коп./кг.. Промтоваров было еще мало и недешевы, сатин -1 р. за метр, ботинки "скороход"- 8 р. Но заработки были малы, с лошадью в день можно только заработать рубль. Но что дальше, то все вставало лучше, жизнь налаживалась. В двадцать втором году землю переделили по едокам, а то было у кого много, у кого мало. Нам на шесть едоков было по гектару в поле да лугов два га. Стали возить навоз свой и у людей покупали с двора и возили, хлеб стал расти хорошо - сто пудов с га получали и больше еще. Стали строить сараи, все работали. Я, например, в двадцать третьем году весной в марте-апреле заработал сто рублей. Строил под горой у пристани амбары для хлеба. На эти деньги можно было купить три коровы. У нас жизнь налаживалась, все работали и дома в хозяйстве, и на стороне. Брат Василий работал на подсочке, добывали живицу в лесу. По зимам отец, я и Иван 4 зимы работали в бору - возили лес в Жигайлово из лесу за 12 км. У нас были две лошади хорошие, сильные, заработали в день по 8-10 рублей все. Это был хороший заработок. Лесная организация была акционерная "Волго-Каспий лес".
На Урал за заработком
Иван женился, семья стала еще больше делать. Около села земли было немного, надо было искать работу, а в то время правительство стало строить новые заводы, реконструировать старые. Рабочих требовалось много, и я решил ехать на производство. В 27-м в апреле ушел пешком в Вятские Поляны и уехал на Урал в Надеждинск, сейчас Серов, стал плотником. Строили деревянные дома двухэтажки восьмиквартирные. Сперва зарабатывал руб. 50, а через полгода - 70-80, это в то время стоила корова. Год проработал, а весной 28-го уехал на южный Урал. Приехал в Магнитогорск, его начинали только строить, народу много, а порядка нет, нет жилья, магазинов. Нас ехало пять человек, поехали дальше до Троицка и там нашли работу, организовался новый овцеводческий совхоз, в нем стали работать. Ставили двухквартирные дома брусовые, все собрались настоящие мастера, дело пошло хорошо, стали зарабатывать подходяще, рублей по двести. Работал до сентября 28 года, нам продавали мануфактуру, как хорошим работникам. У меня деньги были, купил на три костюма сукна, немного сатину, ситца, ботинки "скороход" двое. Приехал домой...
Сначала в коммуну, затем в колхоз
В это время начиналась коллективизация, агитировали, чтобы шли в колхозы. Но народ не шел, и стали нажимать, стали богатых раскулачивать. Сперва облагали большими налогами торговцев, ремесленников и мужиков, кто жил получше, самых трудовиков. У нас в селе раскулачили и выслали двенадцать хозяйств, и ни у кого из них никогда не было ни одного работника. Началось страшное время. Организовали совет бедноты, в нем были одни пьяницы. У раскулаченных отбирали все: скот, сбрую, хлеб, одежду. Небольшую часть всего этого распродавали с торгов, а остальное пропивали. Раскулаченных высылали на Север. Беднота организовали коммуну, кони, сбруя, земля, дома, дворы стали коммунарскими, но дело не шло, поля раскулаченных убирали из половины. Стали нажимать на середняков, объявили их подкулачниками. Жали и жали, чтобы шли в коммуну. Кто немного посмелее, противились, их садили в тюрьму как агитаторов против коммуны, облагали твердым заданием по налогу. И некоторые стали вступать, но мало. Потом еще нажали - церковь закрыли, попа выслали. Пришла зима 29-30 годов, народ не знал. что делать: вступить, отдать все - скот, сбрую, семена, землю,- а как дальше жить? Ведь все видели какие порядки в коммуне, одно пьянство, пока пропивали отобранное, а дальше что? Но еще нажали, и народа большинство вступили в коммуну, лошадей свели на конные дворы, увезли сено, овес и семена. Но никакого порядка не было, кто шел на работу, кто нет, правление пьяное, так шло до весны, до апреля. В газете появилась статья "Головокружение от успехов", что неправильно все это делалось, и в один день все из коммуны вышли, коней своих увели, телеги, сани. Летом 30-го урожай собирали всяк свой. Зимой тридцать первого года все началось снова, сейчас не в коммуну, а в колхоз. Целыми днями и ночами шли собрания: вступайте в колхоз и больше ничего, жали беспощадно, многим хозяйствам грозила, если не вступишь, высылка, и нашему хозяйству тоже. И решили вступить, весной тридцать первого года вступили почти все. Многие разъехались, кто в водные, кто в лесные организации, и началась новая непонятная и безхозяйственная жизнь.
Сперва взялись по-старому, работали на совесть, а потом вышло, что кто хорошо работал, а кто плохо,- оплата всем одна и постепенно, год от года, все хуже. Хоть ты хорошо работай, хоть плохо, а цена одна, и началось: что не мое, не наше - гниет, что валится - вались, пахать стали плохо, в общем, всё стали плохо делать. Старательные мужики нечего не могли сделать, да и при такой оплате никому было не сделать. В общем, сам черт только мог придумать до время организовать эти колхозы, ведь нужна была техника: трактора, комбайны, тогда только бы пошло дело.
И все пошло плохо в жизни, не стало товаров, мало хлеба, частной торговли не стало. В кооперации тоже нет почти ничего. Достать на рубаху ситца или материи почти невозможно,- громадные очереди. А по книжкам тоже почти ничего не давали, очень редко и мало. В нашем колхозе хлеба доставалось помалу, когда кг на трудодень, а когда и меньше. Год проработали рядовые колхозники, а получили 300-400 кг зерна, да копеек 10-15 деньгами. Сейчас самая последняя техничка получит за месяц столько, что может купить в два раза больше.
Но хотя и плохо, но дело шло. Луга выкашивали все вручную, поля выжинали тоже в основном женщины серпами вручную, и жали старались, всю зиму молотили на конных молотилках. В общем, вся работа держалась на женщинах, они работали не как мужики. А мужики все рассовались: кто в конюха, кто в бригадиры, а было в селе пять бригад, кто в сторожа. Мужики и ребята только пахали, сеяли, работали в лесу. Вот так и шла многотрудная тяжкая работа и жизнь в колхозе долгие годы, вплоть до шестидесятых годов.
Новая семья
Но вот, а что же я? Я приехал в сентябре 1929 г. с Урала, дома все хорошо, все есть. Стал работать. Кому вставить окна в новом доме, кому еще что. Осенью стали делать сани на продажу. В армию меня не взяли, работай, сказали. По вечерам - к товарищам, познакомился с Машей. Вот уже пятьдесят пять годов живем с ней, нажили четверых детей, они уж вот стали сами отцами, матерями, бабушками.
Вот познакомился с Машей (1911 г. рождения), погуляли до 22 января тридцатого года и поженились. Никакой свадьбы у нас не было, потому что было страшное время. Церковь закрыли, крестьян раскулачивают, ссылают, так что не до свадеб и не до песен. У нас было две лошади, а это уж считалось кулацкое хозяйство. Но все знали, что мы за 7-8 годов все сделали сами, своим трудом и отца в селе уважали за его трудолюбие и справедливость. Он в двадцать четвертом году был председателем сельсовета. Вот только это и спасло.
Так вот, встретил я её и понял, что лучше её нет, и не ошибся. И красотою удивительная, есть много красивых, но все не то, и глаза, и брови, и сама вся подстать, и душа вся на виду, и уж работящее её не найти. Она выросла в большой семье. Дом у них двухэтажный, вверху жил дед с семьей, а внизу тесть с семьей, Василий Александрович Родыгин и Александр Филипов. Она семи годов, отец, мать или на лугах, или в поле, а она уже и нянька, и стряпка. Ребята бегают играют, а она водится сперва над одним, потом над двумя и над тремя. В десять лет боронила, навоз возила, дрова пилила, а училась всего один год и то через день. Как надо молотить отцу с матерью и отмолачивать людям, так она водится. А в триннадцать годов с отцом за рекой спиливала и валила дубы, а их надо было спилить, может, больше сотни. Домой придет, где сядет - тут и уснет. В четырнадцать и пятнадцать лет ходила за Вятку доить корову, а утром ходят в три часа утра, да надо ведь ведро с молоком нести. Вот так она и росла в работе.
Так вот, привел я её и стали жить. А она уж восьмая, а дом 6,5 на 6,5, где спали и жили спокойно. Я в тридцать втором уехал в Ижевск к тестю, лето проработал и осенью приехал, там стало очень плохо с питанием, и стал работать в колхозе. В основном, плотничал и столярные работы.
Придумали строиться, срубы были готовы и тес, взял участок 18 соток, надрали с Машей моху в лесу и думали весной ставить себе дом. А теща уехала с ребятами в Ижевск, и низ ее дома и двор для коней занял колхоз, бабушка Маши Марфа Сергеевна жила вверху одна. А она узнала, что мы с Машей хотим ставить дом, и решила свой верхний этаж дома отдать нам, чтобы с бабушкой жили. А бабушку начинали прижимать, отобрали корову и могли выгнать из дома, могли и все - власть на местах. Корову к себе увел председатель с/с Носков без копейки.
Но и я подумал: так что, ладно. Сделали бумагу в с/с, что они мне отдают верхний этаж. Осенью в декабре 34 года переехали сюда и с тех пор и живем. Низ тоже перешел ко мне, но не сразу, а года три еще владел им колхоз. Я в колхозе работал на совесть и ко мне не придирались, пять годов был членом с/с и два года сельским судьей. Любил работать и мог работать. Бабушка прожила до весны и потом уехала в Нему, где и померла в 48-м году, и Евдокия померла от чахотки на Урале в санатории на кумысе.
Вот так и шла наша жизнь в работе, детей у нас четверо: старшая Зоя 30 года рождения, сын Владимир 36 года, Нина 38 года, Николай 52 года. Все живут с семьями, хорошо, можно похвалиться своими детьми.
В 36 году обгорел наш отец, 3 февраля его дом подожгли, он был пред. ревкомиссии в колхозе, было много воровства, это комиссия выяснила, и во время отчета на общем собрании, где он доложил обо всем, дом подожгли, все сгорело дотла. Виновных не нашли, да власти не искали. Мы со временем узнали, но уж ничего не делали. Отец и мать померли: мать в 38 г., отец в 39 г. по 54 годов.
В 36 году село сгорело, почти все 180 дворов. Мы не обгорели, народу было очень трудно, у нас в дому жило 4 семейства погорельцев. Народ стал строиться, им государство почти не помогало, даже лес не давали бесплатно. По району хлеб не уродился, народ стал уезжать. Многие купили готовые дома в деревнях, кто ставил новый. Плотников было много, работали почти только за питание, плохо было с хлебом.
60 военных месяцев
В 39 году в конце июня я получил повестку явиться в военкомат, иметь с собой кружку, ложку, пару белья и питание на два дня. Это каждый год нам делали сборы на два-три дня. Маша ушла на покос, я - в военкомат. Нас увезли в Киров, обмундировали, дали винтовки, приняли мы присягу - и в вагоны, увезли к Монголии. Нас, уржумских, человек 25 было, все шофера. Привезли в Борзю, сразу получили машины "ЗИС 5", погрузили боеприпасы и в Монголию на "халхингол", война с японцами, рейс 700 км в одну сторону. В конце декабря отпустили, дней через десять опять повестка пришла - война с Финляндией. Меня не взяли, видно учли семейное положение и что только пришел.
А шофером я стал после пожара, когда село сгорело. Меня послали учиться на шофера в Киров - колхозу дали машину. В 37-м году я уже работал шофером, так работал до войны 41 года. В начале июля взяли, увезли на Дальний Восток в Находку. Тут обмундировали, дали оружие, приняли присягу, дали технику, опять "ЗИС 5", погрузили на корабль и увезли в Совгавань, в бухту Ванино. В июне 42 года погрузили на пароход и привезли во Владивосток, а оттуда привезли в гороховские лагеря около Горького, тут собрали из солдат 45 мотострелковую бригаду. Формировались и получали технику около Балахны. Получали оружие, машины, пушки, пулеметы, минометы, обучали всех своему оружию.
В сентябре привезли на Сталинградское направление, город Серафимович. Город у немцев взяли, это стал наш плацдарм на правом берегу Дона. Потом стали с боями продвигаться вниз по Дону, готовили окружение немцев под Сталинградом. Было трудно из-за всего: и питаться, и обогреться негде, и все время в движении, в боях. 30 декабря меня контузило сильно, сам напросился выручать товарища шофера. Когда бежал к нему, самолеты стали бомбить, я видел - один сбросил бомбу, она не взорвалась, и второй - тоже не взорвалась, а я лежу и смотрю, бросает третий: вот она накрыла, помню только, я куда-то лечу и земля летит, а звук разрыва не слышал. Лежал я с 10 утра до вечера, тут я зашевелился и меня подобрали. До мая лечился, последний госпиталь Балашов. Там нас набрали и направили в Киров, в школу самоходных пушек. Я заехал домой в конце мая, явился в военкомат и меня направили в школу шоферов инструктором практической езды. Пробыл тут до ноября, отослали потом в Киров опять в эту школу самоходных пушек. Тут мне один лейтенант, еще знакомый был он мне еще по Уржуму до войны, помог из этой школы выбраться. Направили в Бессоновку в запасной полк шоферов, из него взяли в 16 автомобильный полк Ставки Верховного Главнокомандования. Привезли под Москву в Апреловку, тут скоро сформировали и повезли на Кавказ, привезли на станцию Беслан.
Сперва грузили американские машины на платформы. Грузить не каждый мог: надо было заехать из тупика на платформу и гнать машину платформ через двадцать, надо было суметь угодить по буферам, чтобы попасть с одной платформы на другую и дальше до конца. Недели через две послали на машинах через Кавказ через два перевала Крестовый и Севанский до Джульфи, где получали американские машины, и обратно в Беслан. Так всю зиму ездили раз больше десяти. А как ехать через перевалы, дорога узкая, только чуть машине пройти, а рядом пропасть - дна не видно, прямо сердце зажимает. Со мной ничего не случилось, но один раз на спуске по льду завернуло, остановил за полметра от края, пришлось народом поправлять.
23 февраля 44 года стали вывозить чечен и ингушей на станцию, дней пять возили, очистили всю республику, и вскоре Кабардино-Балкарскую вывезли. Всех их увезли, видимо, в Сибирь, Казахстан. В Сибири я их видел на станциях. С собой им ничего не давали везти, только немного питания и одежды. Остальное все разграбили, кто что мог, много скота погибло. Только в мае стали приезжать эвакуированные с Запада и стали селиться в их домах. После смерти Сталина их всех вернули и республики восстановили.
В конце мая своим ходом поехали в Москву, у нас в полку было 1000 "студебеккеров". Вскоре стали работать в Москве, очищали заводы, больницы, все государственные учреждения от шлака. Мусора накопились целые горы. Возили на свалки, на берег реки Москвы шлак, целый месяц убирали три полка. В июне поехали на Запад через Смоленск в Литву, потом в Латвию, возили боеприпасы осенью в Польшу, зиму - в Пруссию, в марте дошли до Одера, а затем через Одер в Германию дошли почти до Берлина. Груза возили из Польши от Вислы. Потом стали возить на север Германии почти до самого Гамбурга.
После, как война кончилась, еще работали июнь и июль, возили станки с заводов и много другого военного имущества до своих железных дорог. В конце августа поехали в Россию, доехали до Бреста, погрузили на платформы все машины и поехали. Ну, думаем, домой! А нас обвезли кругом Москвы, да на казанскую ж-д и повезли опять на Восток. В Ворошиловске выгрузили и вскоре уже опять воевали с Японией. Война скоро кончилась, но мы работали до января 46 г. возили из Манчжурии трофей: рис, военное имущество. В январе 46-го послали в Россию железной дорогой со своими машинами в Тамбов. Машины сдали, и нас уволили. В середине февраля пришел домой, вот так и кончилась моя военная жизнь. Всего вышло 60 месяцев с Халхинголом. Целых пять годов не за грош в рваной шинели!
А как жила Маша с семьей. Надо работать в колхозе каждый день. У нее здоровье было крепкое и сила была не женская. Надо посадить картошку - она лопатой за неделю весь огород вскопает и посадит. Надо корму корове на зиму заготовить - по ночам косила в горах и по ночам на себе натаскивала для коровы и овцы. Надо дров на зиму заготовить - на себе возили из-за реки на санках. И Зоя возила, ей было 11- 12 или 13 годов только. Володе 5 годов, Нине 3 года, Кате 1 год(?) Помогчи некому было, мой отец помер в 39 году, мать в 38-м, бабушка в Неме у тети Дуси. Всю войну жила с коровой, сейчас трудно поверить, как она жила и работала. А вот сейчас здоровья не стало, у нее то болит, другое болит. Сколь операций перенесла тяжелых в Уржуме, в Кирове, в Горьком.
Культ личности Сталина
Всему нашему народу было очень трудно, и всё, если разобраться, из-за нашей глупости или даже вредной политики. На что было загонять людей в колхозы до времени? Никакой техники не бывало, а ведь Ленин писал, что если будет сто тысяч тракторов, только тогда можно было организовывать колхозы, да и Ленин ошибался, надо было пятьсот тысяч. Зачем было раскулачивать, зорить ссылкой? У нас в селе все они были самые труженики, работяги, трезвые, экономные. А вот науськали на них бедноту. А почему большинство бедняков жили бедно - за землей не ухаживали, лень было, пьянствовали, плавали на плотах все лето и домой приходили без копейки, все пропьют. Дали им власть, вот они и зорили не разбираясь, кто он - или кулак, или старатель. Ни у одного, кого раскулачили, не бывало работников, они сами работали, что угодно и где угодно, возили товары с пристани в город, возили лес для сплава лесным организациям. Зимой многие в извозе в Вятку, в Казань,- всю зиму мерзли. Надо было пять процентов откулачить, вот и выполняли, это было самое настоящее вредительство сверху. А потом взялись за руководителей, обвиняли во вредительстве троцкистов, бухаринцев, кроме партии. Сколь хороших руководителей сослали во время Ежова, Ягоды, Берии! А это были специалисты, которые были не совсем согласны с линией партии во время Сталина.
Это началось в тридцатые годы и в тридцать третьем появился Гитлер, ведь за границей знали, что у нас делается. Кто жили близ границы, то тысячи и тысячи крестьян с семьями ушли за границу. Это я сам видел на Дальнем Востоке. Спросишь, почему дома пустые, говорят, ушли за границу от раскулачивания. И в Корее я их сам видел и разговаривал с ними: да, ушли, а то ссылка. И церкви нарушили, и попов в Соловки выслали. Вот Гитлеру и дали волю: давай готовься, вот тебе деньги, за 7-8 лет поставили военную технику самую современную. Не хвастались, а делали, готовили свой народ против нас. А факты у них были, что у нас делается, даже рабочий класс воевал до последнего патрона против нас. Гитлер сколотил где добровольно, где силой свой блок, обеспечился военной промышленностью, прибрал Польшу и пошел на нас. Если был бы Ленин, никакой войны бы не было, он бы народ не стал зорить, и никаких бы у нас Власовых не было и разных вредителей, и старост, и полицаев. Россию весь мир считал агрессором. Зачем было воевать с Финляндией, отбирать у неё ихнюю землю, а затем в 40 году летом захватывать Латвию и Эстонию? Вот нас и считали агрессором, и народ свой Гитлер настроил против нас. И война, и двадцать миллионов погибло, да тысячи городов и сел сожжено и разбито. Вот оно культ личности что наделал.
Когда Сталин помер, вскоре, в 1954 году, я работал в МТС. Там было собрано открытое партийное собрание. Читали брошюру об Сталине, как он руководил, что делал, так сидеть и слушать было жутко, как уничтожали руководящие кадры и партийцев, и специалистов, которые были не согласны с его политикой. Все было зажато, нельзя было слова сказать, что неправильно то или другое. В общем, Сталин вел к тому, чтобы озлить, разорить народ, он писал, что классовая борьба в России будет усиливаться, и врагов надо уничтожать, а потом и Советскую власть бы уничтожили, чтобы тысячи лет помнили, что такое социализм Сталинский.
После войны
В сорок шестом пришел домой. Хозяйство Маша ведет, держит корову, овец, поросенка, семья вся здорова. Но жизнь трудная: нет хлеба, промтоваров, работали в колхозе одни женщины, старики, подростки. Было очень трудно. Я думал устроиться на лесоучасток шофером, но Маша разговорила, что на участке школы нет, а детей надо учить, и стал работать в колхозе рядовым. В 47-м появилась на коней болезнь анемия, кони сдохли чуть не все, да и град выбил все поля. Молодые мужики многие из колхоза ушли на участок в лес. Но поля все-таки убрали, хлеба дали по 400 гр. на трудодень, вот как хошь и живи. Пришлось работать днем в колхозе, а ночью делать ульи, кадки, бочки на базар и на себе таскать в город продавать. Купишь муки кг 10-15 и живешь недели две. Володя, Нина таскали с лугов дикий лук, его в чугуне испарят и ели с молоком. Зоя работала в колхозе.
Меня в декабре 47 года послали в Москву хлопотать, чтобы скинули хлебозаготовки и чтобы выделили нам автомашину. 15 дней жил в Москве, был во многих министерствах, в совете по делам колхозов, сельского хозяйства, Центросоюзе, автомобильном. Везде меня принимали, потому что у меня были документы, заверенные районом.
Машину все-таки дали, зимой я ее получил в Кирове. 48-49 год работал шофером, в 50-м ушел самовольно учиться на комбайнера. Вот тут у нас жизнь наладилась. Первый год заработал две тонны хлеба, это уже целое богатство было тогда. В 54-м году и Владимир выучился на комбайнера, хлеба получили больше 4 тонн. Жизнь наладилась у нас. В 54 он уехал в Серов, где и работает сейчас.
В МТС мы работали как рабочие круглый год, только на уборку отпускали месяца на три в свой колхоз. А в МТС ремонтировали тракторы, комбайны, всю с/х технику. В 58-м всю технику передали колхозам, и мы все время стали работать в своем колхозе. На комбайне я проработал до 64 года всего 13 сезонов. В 64-м поставили новую пилораму, я на ней проработал до 78 года. В 67 г. вышел на пенсию, начислили 47 р., потом добавили 37 р., сейчас получаю 79-64 к. Сейчас вот 11 лет не работаю в колхозе, дома делов хватает: огород, сады, корова и другое. Третий год живем без коровы, нет силы заготовлять корм и ухаживать за нею, да и здоровья не стало. Маша тоже ослабла, все что-нибудь болит, ей уже 77 год.
"Под старость пришлось пожить хорошо"
Сейчас 87 год. За эти два года жизнь сильно изменилась в лучшую сторону. Пенсии получаем 123р. 68к., нам вполне её хватает. Питание ведем хорошее, осенью зарезали 24 бройлера от 2 кг. до 3 кг., да купили мясо на сто руб. Да помогают дети, особенно Зоя шлет то масла, рыбы, муки белой. Часто приезжает лечит нас, делает уколы и лекарством. Сын Владимир посылает масла много, кг по 4. Да Нина тоже часто шлет посылки, масло 5 кг, консервы, печенье, яблоки. Николай помогает дома во всем...
Жизнь стала очень хорошая, никогда так не жили, хотя и работали изо всех сил. Но не стает здоровья. В 86 году 15 июля отказало сердце, спасибо Зое, вытянула меня, считай из могилы. Сейчас вроде ничего плохого не чувствую. Мне 12 августа будет 80. Почему столь живу? Потому что все время работал физически, топором, ломом, лопатой, вилами. Никак здоровье не берег, только работа. В хозяйстве у нас все налажено, огород пашем трактором. Николай сам сделал его из инвалидной коляски "Запорожец". Пашет очень хорошо и возит до 500 кг., что угодно - навоз, картошку с огорода и др., что надо. Есть пила "Дружба" - Нина послала из Калининграда, еще купила Коле мотоцикл "Урал". Коля купил легковую машину за 4000 р. Все есть, не хуже людей. Вот и живем сейчас спокойно, за все это спасибо детям Зое, Володе, Нине, Николаю. Прожили тяжелую жизнь, под старость пришлось пожить хорошо.
Какая была жизнь с 30 годов до смерти Сталина - не дай бог этого никому. Когда он умер, ему приписали культ личности, но все осталось по-старому, потому что было невозможно исправить то, что наделала коллективизация сверху: раскулачивание, бестолковое руководство на местах. И что наделала война - 20 миллионов погибло, миллионы калек, сотни разбитых городов, тысячи сел и деревень. В центре руководства хорошего не было, это Булганин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, они только держались за место. Вот только Горбачев М.С. вроде начинает налаживать, но не знаю, сколь он сумеет сделать. Задумал широко, но, видимо, не может переломить старую форму бюрократов. Везде срывы в перестройке, народ работает плохо, и пьянка, и никакой активности в работе нет, как в колхозе, так и на производстве. Это видно в телевизоре каждый день...
***
Александр Владимирович Сорокин умер в 1989 году, спустя два года после того, как оставил эти воспоминания. Еще спустя два года не стало СССР – страны, которой он отдал всю свою сознательную жизнь без остатка.
Источник: "Кировская искра", №47 от 21 ноября 2015 |
