Возвращение в историю
"...Всегда любезный, всегда молчаливый товарищ"[1]

Малченко Оксана Андреевна,
кандидат химических наук

Читатели «Вечерней Москвы», где в начале 90-х годов публиковались «расстрельные списки», в одном из номеров могли найти:

«Мальченко (Малченко) Александр Леонтьевич, 1870 г. рожд., уроженец Кировской области, русский, беспартийный, образование высшее, ст. инженер технического отдела речных госпароходств, проживал: г. Москва, Арбат, д. 30, кв. 40. Арест. 29 декабря 1929 года. Расстр. 18 ноября 1930 года»[2].

Вряд ли у кого из читателей, включая историков, могла возникнуть мысль, что этот человек стоял у истоков социал-демократического движения в России. Между тем, не одно поколение, принимаясь за изучение новейшей истории нашей страны, видело этого человека на фотографии с подписью: «Группа членов петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса"».

На снимке, сделанном в феврале 1897 года, изображены сфотографировавшиеся на память после 14-месячного одиночного заключения в Петербургской тюрьме перед отправкой в ссылку: В.В. Старков, Г.М. Кржижановский, В.И. Ульянов, Ю.О. Цедербаум (Мартов), А.Л. Малченко, П.К. Запорожец и А.В. Ванеев.

Судьбы героев «великолепной семерки» хрестоматийно известны. Всех, кроме Малченко. На долгие годы он был лишен даже права на дату своей смерти. Согласно именным указателям солидных академических изданий по истории, Малченко – он и после смерти продолжал «работать по специальности».

В разные периоды истории Малченко называли «соратником Ленина» и Мартова, другом С.И. Радченко, Кржижановского и Старкова, братьев Красиных и Ванеевых и, наконец, в конце 20-х годов – «одним из руководителей к.-р. Организации»[3].

В бесконечном списке жертв советского карательного аппарата инженер-технолог Малченко был первым «соратником Ленина», расстрелянным вместе с другими беспартийными «спецами», за ними последовали «оппозиционеры», а потом дошла очередь и до «товарищей по партии».

Разрешенный цензурой 1950-х годов вариант снимка:
Члены “Союза борьбы за освобождение рабочего класса”.
Фигура А.Л. Малченко заретуширована.

На много десятилетий фигура Малченко была удалена с известной фотографии, и на его месте искусно дорисована колонна[4]. «На снимке, так хорошо известном миллионам людей, вдруг исчез человек...»[5].

Только через 40 лет после расстрела – в 1970-х годах – дату рождения Малченко дополняют годом смерти, но все еще без указания ее причины. В книге «Ленин и нижегородцы» (1976 г.) появляется заметка с хронологически выверенными основными датами его биографии, заканчивающаяся: «После Октябрьской революции он работает в разных организациях по своей специальности инженером»[6].

В первые годы «перестройки» к судьбе Малченко обратился В.И. Новиков. В его статье «Незаслуженно забытое имя» (1989) впервые было сказано о расстреле Александра Леонтьевича. Автор отмечает:

«В распоряжении исследователей имеется слишком мало сведений о жизни и деятельности социал-демократа Александра Малченко. Но даже те незначительные материалы, что сохранила история до наших дней, свидетельствуют о его благородстве и высокой порядочности»⁵.

Александр Леонтьевич Малченко родился 5 апреля 1870 года в семье дворянина коллежского советника Леонтия Михайловича Малченко, на Буйском заводе Уржумского уезда Вятской губернии. Вскоре семья, в которой было пятеро детей – три девочки и два мальчика, переехала в Уржум, куда Леонтия Михайловича направили служить мировым судьей. С 9 лет Александр учился в реальном училище в Казани. К нему после смерти отца перебралась мать – Екатерина Васильевна. По окончании училища в 1888 году Александр поступил на механическое отделение Петербургского технологического института.

Основанный в 1828 году как учебное заведение для разночинцев, до конца XIX в. институт являлся единственным специальным техническим вузом в России. Стены его слышали не только лекции великих русских ученых, таких как Д.И. Менделеев и А.Е. Фаворский, С.В. Лебедев и Д.К. Чернов, но видели полицию, массовые аресты и – объявление: «Технологический институт закрыт, и все студенты оного уволены»[7].

Бывший студент-технолог Герман Красин вспоминал в 1928 году (характерна пометка Кржижановского на полях – «весьма интересная, правдивая и полезная статья. Печатать как есть, ничего не вынимать»): при Александре III «признаков какого-либо революционного движения не было, и не было, собственно говоря, даже идей о возможности такого движения в сколько-нибудь близком будущем. Исключением были только периодические кратковременные "бунты" студенчества – этого своеобразного "сословия" тех времен, которое жило и управлялось некоторыми собственными неписаными законами. Студенчество же было и той закваской, на которой разводились первые революционные дрожжи: революционность была всеми признанной "специальностью" студенчества»[8].

В рядах этого «сословия» оказался и Александр Малченко. 21 марта 1890 года градоначальник Петербурга препроводил в Департамент полиции список студентов, исключенных из Технологического института за участие в беспорядках по поводу изгнания из института одного из них.. В этом списке значится двадцатилетний А. Малченко с отметкой, что он выслан в Казань под негласный надзор полиции[9].

Возвратившись в Петербург в 1892 году, Александр продолжил учебу. То был год разгрома социал-демократической группы, возглавляемой технологами Михаилом Брусневым и Леонидом Красиным, члены которой в большинстве своем были сосланы в Восточную Сибирь.

Александр Малченко – студент Петербургского технологического института.

Но работа кружка не прекратилась, ее продолжили студенты-технологи: Степан Радченко – единственный оставшийся на свободе «брусневец», брат Леонида Красина Герман, Кржижановский, Старков, Запорожец, Кудрявский и Малченко. В деятельности кружка участвовали Л. Миловидова (впоследствии жена Л. Красина), 3. Невзорова (Кржижановская), Л. Баранская (Радченко), Кожевникова. «Некоторые другие, – вспоминал Г. Красин, – в том числе и Н.К. Крупская, следили за работой кружка со стороны».

Будущие инженеры-технологи были у полиции на особом счету. Осторожности ради они завели себе клички. Старкова между собой называли «Земляника», Запорожец был «Гуцул», Кржижановский – «Суслик», а Малченко – «Кокс». На своих собраниях молодые люди обсуждали злободневный тогда вопрос о судьбах капитализма в России, о путях дальнейшего хозяйственного развития страны. У каждого из них были свои «ученики» из рабочих.

В этот кружок, известный под наименованием «Старая интеллигенция», захотел войти и В. Ульянов, приехавший в Петербург осенью 1893 года. «В Петербург приехал Ульянов, брат казненного революционера, говорят, очень ученый марксист, и хочет войти к нам в кружок. Пойдем познакомимся с ним и позондируем, как и что», – предложил Радченко Герману Красину. После этой известной встречи и «споров о рынках» лидерство Степана в кружке перешло к Ульянову.

Осенью 1895 года в кружок влилась группа 22-летнего Юлия Цедербаума (Мартова) с заграничными связями и мимеографом для печатания листовок. Образовался «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Так организация была названа Мартовым, когда большинство членов «Старой интеллигенции» находилось уже под следствием[10].

По сведениям охранного отделения, наблюдавшего за деятельностью кружка с осени 1894 года, кружковцы в мае 1895 года в лесу близ станции Удельная Финляндской железной дороги организовали встречу с остатком группы народовольцев, чтобы решить вопрос о возможности объединения для совместной революционной деятельности. Тогда же полицией был составлен список заподозренных лиц.

Однако, как писал в июне 1895 года директор Департамента полиции градоначальнику Петербурга, «ввиду отсутствия фактических данных, удостоверяющих участие упомянутых в означенной записке лиц в пропаганде революционных учений среди рабочих, привлечение этих лиц к формальному дознанию представляется весьма неудобным...».

«Фактические данные» удалось собрать лишь к концу года. В ночь на 9 декабря 1895 года полиция произвела одновременные обыски и аресты, стараясь при этом, «чтобы общее число обысков не достигло значительных размеров, могущих подать повод к тревожным и преувеличенным толкам в обществе». В списке значились 57 человек; под № 13 – «Малченко Ал. Леон., инж.-технолог»[11].

После ареста Александра, который к тому времени работал на Невском паровозостроительном заводе, в Петербург приехала мать. «Ввиду глубочайшего убеждения, что сын является лишь жертвой рокового стечения обстоятельств», Екатерина Малченко добивалась, чтобы сына отдали на поруки, и писала о «невыносимо тяжелом чувстве беспокойства и тревоги за сына, за его здоровье, совсем расстроенное[12], за его силы, быстро тающие в грустной и непривычной обстановке...» – обращалась она к директору Департамента полиции. «Ведь не можете же Вы отнять так неожиданно сына, не считаясь с жизнью матери, которая всецело зависит от его труда, как единственного источника существования». Прошение осталось без ответа.

О Малченко хлопотали знакомые семьи, утверждая, что Александр «скромный и непритязательный человек, не преследовал никаких других целей в жизни, кроме той, чтобы по окончании курса стать поддержкой семьи и честным трудом зарабатывать себе и семье кусок хлеба. Таким знали Малченко и другие сталкивавшиеся с ним люди. Говорится это не потому, что так вообще делается и так вообще говорится в подобных случаях, а действительно для того, чтобы указать, что характер Малченко, так сказать, совершенно не подходит к возводимому на него обвинению».

Согласно агентурным наблюдениям, Малченко принадлежал с осени 1894 года к составу социал-демократического кружка, члены которого занимались в рабочей среде революционной пропагандой, организацией кружков саморазвития и кассы для поддержания стачек и забастовок.

Вместе с Красиным, Радченко, Ульяновым, Куприяновым и Ильиным, Малченко составлял т.н. Центральную группу для руководства рабочим движением... К концу 1894 г., благодаря деятельности Центральной группы, было сформировано несколько отдельных рабочих кружков, программа которых заключалась в ознакомлении рабочих с социалистическим движением, в том числе кружок на Выборгской стороне, где с рабочими занимались Малченко и [Герман] Красин[13].

Практически все члены «Центральной группы» отрицали свое участие в кружке. Не были исключением и ответы Александра.

«Ни к какому революционному тайному сообществу я не принадлежу и не признаю себя виновным в преступлении, предусмотренном 250-й ст. [Улож [ения о наказаниях]», – так начался допрос его 22 декабря 1895 года, который проводил подполковник Отдельного корпуса жандармов Кладо в присутствии товарища прокурора Петербургской судебной палаты А.Е. Кичина.

У Александра при обыске были изъяты: «Эрфуртская программа» К. Каутского; тетрадь с 56 вопросами для собирания сведений о быте рабочих; описание стачки в Белостоке в августе 1895 года; брошюра, начинающаяся словами Маркса – «Чтобы жить, люди должны удовлетворять свои потребности». Всю эту литературу он признал принадлежащей ему, но от кого получил, назвать отказался.

Найденное у Малченко воззвание «Борьба с правительством» (автор – молодой Ульянов), было переписано рукой Запорожца. Александр понимал, что этот факт будет экспертизой установлен, и счел необходимым добавить:

«Воззвание... "Борьба с правительством" я достал от знакомого мне человека, назвать которого отказываюсь, но не от одного из тех, от которых я достал брошюру Каутского, Маркса и тетрадь с вопросами», надеясь так несколько смягчить участь Запорожца.

Александр не скрывал, что интересовался вопросом о «практичности применения 8-часового рабочего дня» и собирал сведения по этому вопросу на фабриках, но «я ни тетради, ни своих заметок никому не передавал», хотя «если бы представился случай, то осуществил бы свое вышеозначенное намерение».

Свое появление на Выборгской стороне Александр объяснил знакомством с жившим там Радченко – управляющим фабрикой:

«У Радченко я видел жену его, сестру жены и в числе знакомых Василия Старкова, инженер-технолога. Приходя к Радченко, что бывало очень редко, я никогда не заставал более 2-3 человек его знакомых. Из общих наших знакомых я встречал у него, кроме Старкова, Глеба Кржижановского, что было, впрочем, в прошлом году».

Малченко были предъявлены для опознания фотографии петербургских рабочих.

«Лиц, фотографические карточки которых Вы мне предъявляете, называя их: Меркуловым, Семеном Афанасьевым, Бабушкиным, Шелгуновым и Иваном Кезером, я совершенно не знаю и нигде с ними не встречался», – заявил он. «Вся моя деятельность выражалась лишь в том, что в прошлом году составил и разослал несколько крестьянских библиотек исключительно из книжек, приобретенных в складе г-жи Калмыковой. Библиотеки эти я посылал в сельские школы, где я имею знакомых учителей, или по просьбе товарищей. К группе, так называемой «Старая интеллигенция», я никогда не принадлежал и о существовании такой группы не слыхал»[14].

Своим молчанием кружковцы отвели тогда беду от Ульянова, и полиция допустила ошибку, признав Запорожца «одним из главных деятелей сообщества». Петр получил наибольший срок ссылки – 5 лет в Восточную Сибирь, а Малченко отправился отбывать ссылку в Архангельскую губернию сроком на 3 года[15].

Перед отправкой в ссылку полиция предоставила арестованным три дня на сборы. Тогда и сфотографировались кружковцы на память.

Члены петербургского кружка «Старая интеллигенция», известного как «Союз борьбы за освобождение рабочего класса»,
перед отправкой в ссылку.
На фотографии (слева направо): стоят - А. Л. Малченко, П. К. Запорожец, А. А. Ванеев; сидят - В. В. Старков, Г. М. Кржижановский, В. И. Ульянов, Ю. О. Мартов.
1897 г., не ранее 14 (26) февраля - не позднее 17 февраля (1 марта). Фотограф: фотоателье Везенберг и К°

Эта фотография начала 1897 года стала своего рода «вещдоком» для царской полиции. «Надо быть прямо гением конспирации, представьте себе, они не постеснялись арестовать С(таркова)... Чуть ли не главным обвинением выставляется то, что он снят на известной группе. Я получаю второе предостережение прямо от жандармов» – так жаловался Кржижановский в редакцию «Искры» в апреле 1902 года[16].

Оказавшись в ссылке, Малченко был оставлен в Архангельске по распоряжению местного губернатора как специалист и работал на строительстве железной дороги, а по его окончании – казенного винного склада. Александр поддерживал связь с другими ссыльными, о чем свидетельствуют письма В. Ульянова сестрам с просьбой переслать Александру Леонтьевичу «Экономические этюды» по адресу – Оперная улица, д. Гуди-ной, Архангельск[17].

Сохранилось и письмо той поры Малченко от 30 ноября 1898 года директору Винницкой лечебницы, где находился Петр Запорожец (в тюрьме он заболел психическим расстройством и вместо ссылки его направили в больницу):

«Милостивый государь! Обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой сообщить мне о состоянии моего товарища Петра Кузьмича Запорожца, находящегося на излечении во вверенной Вам лечебнице... Не найдете ли Вы полезным, чтобы я или кто-нибудь другой из друзей Запорожца вступил с ним в переписку, причем покорнейше прошу Вас не отказать мне в указании, каких тем следует мне избегать в переписке с ним. Быть может, Запорожец испытывает в чем-нибудь нужду, я попросил бы Вас написать мне также и об этом, указав, чем я могу быть ему полезен... Всяким сообщением о нем Вы мне окажете огромную услугу, в ожидании которой имею честь быть Вашим покорн[ейшим] слугой»[18].

В начале 1900 года окончился срок ссылки большинства членов Центральной группы, однако им было запрещено проживание «в столицах и вообще фабрично-заводских центрах».

Ленин и Ю. Мартов поставили тогда своей задачей наладить связи с социал-демократическими организациями России и объединить их с помощью общерусской социал-демократической газеты (будущая «Искра), которую они намеревались издавать вместе с Г.В. Плехановым за границей. Для этого Ульянов избрал местом жительства Псков, Мартов – Полтаву. Туда же, на юг, отправился после архангельской ссылки и Малченко. В г. Сумы Харьковской губернии он устроился земским техником.

В мае 1900 года перед отъездом за границу Ульянов и Цедербаум провели в Пскове на квартире семьи Радченко небольшую конференцию с участием видных тогда «легальных марксистов» П.Б. Струве и М.И. Туган-Барановского, после чего «чрезвычайно конспиративно поехали в С.-Петербург... Здесь они оставили имеющуюся с ними ручную корзинку в здании, где помещается статистический комитет народной переписи (Казачий переулок)».

В Казачьем переулке проживала мать Малченко и его брат Николай. На следующий день, «21 мая, утром, Ульянов был задержан на улице, по выходе из квартиры Малченко, где ночевал, а во время обыска в квартире последних туда пришел Юлий Цедербаум и тоже был задержан». Как впоследствии выяснилось, компаньоном Струве по изданию марксистского журнала «Начало» был провокатор М. Гурович; еще в Пскове следить за Ульяновым и Цедербаумом были приставлены филеры[19].

«Искровский» период в деятельности Малченко отмечен новым арестом. «Когда в сентябре 1901 г. возникла петербургская организация "Искры", одними из ее энергичнейших руководителей были технологи С.И. Радченко и А.Л. Малченко, арестованные во время разгрома организации в декабре того же года»[20].

По делу «Искры» в ночь на 4 декабря 1901 года в Петербурге подверглись обыску 24 подозреваемых, из которых 10 были арестованы. Несмотря на то, что у Радченко опять «ничего явно преступного не обнаружили», но «в квартире застигнут дворянин А.Л. Малченко, лишенный права жительства в С.-Петербурге»; обоих арестовали[21].

Как вспоминала Л.Н. Радченко, возглавлявшая в то время харьковскую группу содействия «Искре», Малченко поехал к Степану на несколько дней и был арестован[22].

Весной 1902 года Малченко был уже на свободе, но без права жительства в столице. Глеб Кржижановский, возглавивший тогда Русское бюро «Искры», решил после разгрома типографии в Кишиневе разместить новую в Нижнем Новгороде. С этой целью он отправил туда Малченко.

«Кокс (?) там (в Нижнем Новгороде – О. М.) поселился, наконец, и вступает в группу, – писал в редакцию «Искры» Кржижановский. – Там же будет помещаться запасная Акулина (типография. – О. М.), которая может быть пущена в ход при первой возможности».

Знак «?» поставила Крупская. «Кто такой Кокс?» – запросила она Кржижановских. «Кокс – это Малченко, – пояснила ей Зинаида Кржижановская, – разве вы забыли его старый псевдоним?»

В апреле из Полтавы были отправлены типографские принадлежности и шрифт, которые в конце мая прибыли в Нижний. Но устройство типографии затянулось до ноября 1902 года. Первая печатная продукция появилась в начале апреля 1903 года[23].

На четыре следующих года Малченко стал нижегородцем. Он поселился в доме матери Кржижановской – Л.Ф. Невзоровой. Околоточный надзиратель доносил: «У них проживает на хлебах Малченко Александр Леонтьевич, 33 лет, дворянин, инж.-тех., прибыл из С.-Петербурга 1 апреля 1902 г., а служит (как говорят) в компании “Надежда”».

В Нижнем он встретил 1905 год. «Последние сведения о нем в нижегородских полицейских документах относятся к бурным событиям июльских дней 1905 года, А.Л. Малченко был замечен среди участников сходки 9 июля»[24].

Это обстоятельство – отсутствие каких-либо полицейских документов о Малченко после 1905 г. – весьма характерно. Биографии первых русских социал-демократов свидетельствуют об их массовом отходе от политической деятельности после революции 1905-1907 годов. Из «технологов», упомянутых выше, от нее отошли Бруснев, Радченко, Кржижановский, Старков, братья Красины. В этом ряду был и Малченко.

По-видимому, причину массового отхода многих социал-демократов от политической и революционной деятельности можно объяснить осознанием ими «безнадежности предприятия», приведшего к обильно пролитой крови. Люди, имевшие специальность, целиком ушли в свое профессиональное дело.

Примечательно, что власти, хорошо знакомые с революционными биографиями технологов, не препятствовали их профессиональной деятельности. Впрочем, другого выбора у правительства не было, так как уже к 1904 году, по словам министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирского, «положение вещей так обострилось, что можно считать правительство во вражде с Россией, необходимо примириться, а то скоро будет такое положение, что Россия разделится на поднадзорных и надзирающих, и тогда что?»[25]

В Нижнем Малченко поступил на службу в пароходное общество «Надежда». В 1904 году[26] по получении права на жительство в Петербурге он был переведен в технический отдел этого общества, где служил до 1911 года. Затем Малченко перешел в другое транспортное пароходное предприятие – «Восточное общество товарных складов». В 1916 году произошло слияние «Восточного» с другой крупной пароходной компанией «Кавказ и Меркурий». В главном управлении «Камво», как называлось образовавшееся новое общество, Малченко заведовал техническим отделом до 1 января 1919 года, т.е. до национализации пароходных предприятий.

В отличие от большинства своих однокашников-технологов, вступивших после октября 1917 года в РКП(б), Малченко остался беспартийным.

Возможно, он не хотел «делить» друзей на большевиков и меньшевиков. Быть может также, что репрессии царского режима против социал-демократов, боль и кровь Первой мировой войны, в которой он участвовал по роду своей специальности, открыли ему некие общечеловеческие ценности, более важные, чем политическая борьба.

Так или иначе, Малченко отошел от политической деятельности, но связей со старыми товарищами никогда не порывал, да и они знали, что на Александра можно положиться.

Неустойчивость хозяйственных структур первых лет Советской власти, частые реорганизации – тресты, комитеты, синдикаты и т.п. – все это отразилось на его трудовой биографии. В 1919-1922 годах он работал последовательно: консультантом по техническим вопросам в обществе «Судоверфь»; заведующим судами Ленинградского райлескома; заведующим технического отдела по лесной части Мурманской железной дороги; в Ленинградском отделении топливной инспекции ВСНХ.

С 10 февраля 1922 года Малченко был инспектором по технической части правления треста «Северолес». В 1923 году «Северолес» и «Аркос» организовали новое, смешанное «Русско-Норвежское мореходное общество». По представлению наркома внешней торговли Л.Б. Красина Малченко направляют членом правления от «Северолеса» в Лондон. По делам этого общества он побывал в Берлине, а также в Христиании и Бергене (Норвегия), а по окончании командировки служил представителем «Русско-Норвежского общества» в Москве до конца 1926 года.

15 февраля 1927 года по рекомендации Кржижановского он поступил на службу в Центральном речном управлении Наркомата путей сообщения. В декабре 1929 года в должности старшего инженера Технического отдела его арестовывают.

Декабрь в жизни Малченко стал поистине роковым. Третий и, как оказалось, ставший последним, арест пришелся именно на этот месяц.

В конце 20-х годов в советский обиход вошел термин «вредитель». К этому времени, начиная с 1917 года, не прекращалась, как теперь принято говорить, «утечка мозгов».

Среди покинувших родину – наряду с непримиримой интеллигенцией, не пожелавшей оставаться при новом режиме, – были и те, кого насильно «сажали на пароходы» и высылали за границу. Первое время их все же не расстреливали, а лишь вынуждали эмигрировать под той угрозой, что «если они откажутся уезжать или попытаются вернуться, их ждет суд и высшая мера».

Оставшиеся на родине беспартийные специалисты «наиболее ярко олицетворяли целое течение в русской общественности.., которое полагало, что долг служения России в минуту величайшей в ее истории разрухи требует не только полного отказа от политики, но и совершенного отречения от проявления вовне личных политических убеждений и верований», – писал в 1930 году А.Ф. Керенский в своей парижской газете[27].

В них-то и увидела Советская власть причину провалов 1-й пятилетки и неудач в народном хозяйстве, провалов, связанных с линией на «окоммунизацию» кадров. Они явились своего рода «оттяжным пластырем», чтобы направить закипающую «ярость народных масс» по ложному пути. Именно их удостоила Родина званием «вредитель».

Фарс «процессов вредителей» заключался в том, что техническую интеллигенцию судили и теперь уже расстреливали за участие в проводимой Советским государством политике в годы рождения, расцвета и умирания НЭПа – новой экономической политики, суть которой состояла в удержании политических завоеваний путем экономических уступок капиталистическим тенденциям. Вырабатывая такой курс, Ленин делал главную ставку на иностранные инвестиции в виде концессий, от которых он рассчитывал получить не только экономическую, но даже политическую выгоду, например, сталкивая интересы капиталистических государств на территории России.

Свои соображения по вопросу о концессиях Ленин изложил в узком кругу на собрании актива московской организации РКП(б) 6 декабря 1920 года, коснувшись при этом способов, как «заманить иностранцев», и в то же время, щадя «революционный инстинкт» членов актива, подробно рассказал о способах, позволяющих в любой момент избавиться от концессионеров, и, в частности, объяснил, какая роль отводится при этом суду:

«Ни конфискаций, ни репрессий не будет, а суд остается, и суд наш, и, насколько я знаю, у нас суд состоит из выборных Советами. Что касается лично меня, то я вообще не так мрачно настроен относительно того, что суд у нас плохой. Так что мы его используем».

Непосвященным это ленинское слово стало доступно только после публикации в 1963 году. Как говорил Ленин, «Правда» печатается не только для членов партии, но и для заграницы, а «на партийных собраниях говорится то, что иностранным капиталистам слушать не следует»[28].

Рьяные ученики вождя использовали «плохой суд», не столько даже против концессионеров, которых, в конечном счете, явилось не так много в СССР, а против своих соотечественников, решая таким образом сразу две задачи – и вытеснение элементов капитализма, и списание неудач на происки «вредителей».

В 1930-м, «хребтовом» году 1-й пятилетки, увидели свет 500 000 экземпляров книжки Кржижановского «Вредительство как оно есть», в которой концессии истолковывались в смысле противоположном тому, что намечалось в 20-х годах: «Международные конференции 1922 года (в Генуе и Гааге) оставили после себя общую техническую установку для всего буржуазного лагеря: это – внедрение частного капитала под видом концессий, завоевание экономики страны и последующая ликвидация диктатуры пролетариата».

После этих слов Кржижановского создается впечатление, что концессии создавались чуть ли не в одностороннем порядке, как будто в структуре Советского государства не было такого органа, как Главконцесском.

В 1923 году в этот орган, к Красину, обратился Ю.И. Гессен, бывший директор «Камво»: возник вопрос о концессии на Волге, и он просил разрешить Малченко, связанному с практической работой в речных пароходствах в дореволюционное время, проконсультировать его.

Участие Малченко в разработке проекта договора о сдаче в концессию части судов Волжского флота и послужило поводом для его ареста в декабре 1929 года, когда все шире развертывалась репрессивная кампания против специалистов во многих отраслях хозяйства, науки и управления.

Судьба Малченко была предрешена: он полностью соответствовал облику «вредителя», как его изобразил Кржижановский – «чувствительный и нежный поэт-революционер» (таким его помнил Сильвин[29]). Главными действующими лицами «вредительских организаций» были объявлены бывшие капиталисты и военные инженеры; «с ними тесно сращивалась, – по словам Кржижановского, – группа старых специалистов, не имевших в прошлом ни предприятий, ни капиталов, но занимавших привилегированное правовое и материальное положение при бывших хозяевах»[30].

В эту «группу» входили все студенческие друзья Кржижановского с их социал-демократическим прошлым, в т.ч. и Малченко, теперь уже как «старые специалисты».

Более откровенно об интеллигенции высказывался Генеральный прокурор СССР Н.В. Крыленко – государственный обвинитель на гласных процессах над «вредителями», в прошлом активный анархист и социал-демократ. Делая выводы из процесса «Промпартии», он писал, что интеллигенция, которая в период борьбы с царизмом «была некоторой силой, сейчас выродилась в кучку заговорщиков». Однако «без старого инженерства» как «необходимого элемента нашего строительства... пока что мы обойтись не могли». Теперь «все старые кадры» могут уходить «со сцены в историческое небытие»[31].

23 декабря 1929 года инженера Малченко доставили в комендатуру ОГПУ, где у него было отобрано: часы черные карманные № 9129д, ремень, перчатки вязаные, кашне, галстук, воротничок, портмоне, портсигар кожаный, мундштук в футляре, перочинный ножик и вечное перо. На следующий день, без участия Малченко, в присутствии дворника и соседей был произведен обыск в его квартире – комнате на Арбате с опечатыванием двери «каучуковой печатью ОГПУ Украины».

Это позволяет высказать предположение, что Малченко был задержан на Украине и доставлен в Москву.

25 декабря зам. председателя ОГПУ Г.Г. Ягода подписал ордер № 1845 на «производство ареста Малченко Александра Леонтьевича».

Ордер на арест (с сайта https://www.poslednyadres.ru/news/news436.htm)

26 декабря «вредитель» заполнил анкету № 7731 для арестованных «с зачислением за ОГПУ», и тюремный фотограф увековечил его в последний раз в фас и профиль. Затем Малченко был препровожден во внутреннюю тюрьму Лубянки, где провел оставшиеся в его жизни 11 месяцев и встретил свое 60-летие.

А. Л. Малченко во внутренней тюрьме Лубянки
25 декабря 1929 г.

Но на Лубянку он впервые попал почти за полгода до ареста. Допросы начались еще в июле 1929 года.

Тогда с его слов уполномоченный отдела ОГПУ И.А. Норко записал автобиографию Малченко. Александр Леонтьевич остался верен себе: как в юные годы, так и теперь, он старался не говорить лишнего.

Вот как он, излагая свою биографию, рассказал следователю о своем первом аресте:

«8 декабря 1895 г. был арестован охранным отделением гор. Петрограда по делу Союза борьбы за освобождение рабочего класса, находился в заключении в течение 14 месяцев, а затем был выслан в Архангельскую губернию на три года. В кружок политический, который назывался "марксистская организация", я вступил в конце 1892 г., будучи студентом».

Из участников кружка, помимо изображенных на фотографии членов «Союза борьбы», Александр Малченко назвал Кржижановскую, ее сестру С.П. Невзорову, Михаила Названова, Якубову «и др., которых сейчас не помню».

Малченко «не вспомнил» не только Германа Красина, с которым вместе занимался с рабочими на Выборгской стороне, но и Степана Радченко, организатора кружка, своего «единственного знакомого управляющего фабрикой Имшенецкого», которого забыть никак не мог. Понятно его умолчание о Г. Красине – он не пожелал подвергать риску человека, который был жив и еще находился на свободе.

Радченко умер в 1911 году, и ему, казалось бы, уже ничто не могло угрожать. Однако в живых оставалась его жена – Любовь Радченко, которая после II съезда РСДРП примкнула к меньшевикам. С 1922 года, когда Ленин стал расчищать политическое пространство от небольшевистских партий, над ее семейством висел «дамоклов меч». Ленин зачислил Л.Н. Радченко в «злейшие враги большевизма» и предлагал выслать ее за границу[32]. И все же советская кара настигла Любовь Николаевну. Случилось это вскоре после расстрела Малченко: Любовь Радченко с дочерью отправили в ссылку[33].

В воспоминаниях многих из называвших себя членами ленинской «старой гвардии» обращает на себя внимание мелочность подробностей личностного характера при описании ими тех или иных событий «давно минувших дней», при этом зачастую делались попытки передела заслуг перед революцией. Поэтому может вызвать удивление фраза в показаниях Малченко: «Оказавшись в Архангельской ссылке, от политической деятельности отошел».

Этими словами Малченко зачеркнул весь свой «искровский» период жизни, включая и второй арест в декабре 1901 года. Казалось бы, упоминание о втором дореволюционном аресте, по крайней мере, не помешало бы ему в стенах Лубянки. Но Александр Леонтьевич предпочел скрыть правду, ибо упоминание об этом факте обязало бы его перечислить не только других арестованных, но и указать, кто из них остался в живых. На допросах всплыла бы фамилия семейства Радченко, а возможно, еще что-то.

У младшей дочери Л.Н. Радченко – писательницы Наталии Владимировны Баранской[34] [1908-2004] в семейном альбоме сохранились две фотографии Александра Малченко студенческой петербургской поры. Под одной из них написано кем-то из домочадцев – «Красин» и поставлен знак «?». Вынув другую из альбома, я прочитала – «Малченко А.Л. (со слов мамы)». Л.Н. Радченко, ушедшая из жизни в 1960 году, так и не рассталась с «вещдоком» – фотографиями расстрелянного «вредителя».

Малченко Александр Леонтьевич (с сайта https://www.poslednyadres.ru/news/news436.htm)

Как следует из показаний Малченко, ОГПУ интересовало все, что касалось составления договора о концессии на Волге. 1 января 1930 года Малченко дал первое показание уже в качестве арестованного. Оно начиналось так:

«Я категорически утверждаю, что, будучи в Москве по ведению переговоров о концессии 1922-24 гг., Гессен никогда не просил меня, чтобы я кого-либо приглашал к нему из бывших работников пароходных обществ... Я категорически утверждаю, что никаких писем ни от кого Гессену я не привозил и не передавал».

Вопрос, заданный оперуполномоченным, ясно угадывается из ответа арестованного: «Кто из бывших работников пароходств участвовал в переговорах о концессии?» Так набиралась команда «вредителей», где ключевым стало слово «бывший». В Обвинительном заключении будет сказано: «Отличительной чертой к.-р. организации является большое число бывших работников "Камво"».

Большая часть показаний арестованных специалистов сводилась к написанию ими своего рода «сочинений на заданную тему». Так, ОГПУ предложило Малченко изложить свое видение развития нового судостроения, в частности, деревянных судов и баржевого сухогрузного флота при составлении трехлетней программы на 1930-1932 годы. Малченко «экзаменовали» на предмет способов оценки флота, финансирования его строительства и т. п. с единственной целью – изыскать «вредительство».

Обнаружить «вредительство» следователям не представляло никакого труда. Ловушка для «вредителей» создавалась добротно и без лазеек. У нее имелось и свое название – «метод планового вредительства». Если цифры, предусмотренные планом 1-й пятилетки, перевыполнялись, то в этом усматривалось их умышленное занижение – вредительство «минималистскими темпами». Когда же плановые цифры не удавалось выполнить – вредительство «максималистскими темпами»: «Вредители стали проектировать сверхмощные паровозы, прокладку новых железных дорог, перестройку и закладку сверхмощных железнодорожных мостов».

И даже тогда, когда плановое задание удавалось выполнить точно, не обходилось без «вредительства»: «Вредители просчитались и тут. Они не учли гигантских возможностей, скрытых в нашей стране, и гигантских творческих возможностей, скрытых в рабочем классе, не учли роли и значения у нас Коммунистической партии»[35].

Общепринятая при допросах форма – вопрос-ответ – в материалах по делу Малченко встречается лишь дважды.

В январе 1930 года ему был задан следующий каверзный вопрос:

«Вопр. грж. Малченко: Вам сейчас оглашается выдержка из письма Гессена к Небученову, в котором Гессен благодарит Небученова за письмо, полученное через Александра Леонтьевича, то есть через Вас: "Дорогой Евгений Михайлович, очень рад получить через Александра Леонтьевича Ваше милое письмо". Каким путем, будучи малознакомым с Небученовым, Вы получили от него письмо для Гессена и подтверждаете ли Вы сейчас этот случай?»

Ответ:

«Сейчас отрицать передачу письма от Небученова к Гессену я не могу, но не помню этого случая (речь шла о письме 6-летней давности – О. М.). От Небученова письмо для Гессена я мог получить только в Аркосе – единственное учреждение, с которым я имел дело в Ленинграде и куда Небученов мог принести письмо для передачи Гессену, зная о том, что я имею знакомство и связь с Гессеном».

В середине февраля 1930 года в дополнительных показаниях Малченко о сдаче Волжского товарно-пассажирского флота в концессию звучит другой «изобличающий» вопрос:

«На вопрос – чьи интересы я защищал на совещаниях на квартире у Гессена при обсуждении концессионных вопросов, я защищал интересы Советской власти. На вопрос – в чем была моя заинтересованность в получении Гессеном концессии, отвечаю, что я был заинтересован в ее осуществлении, считая, что передача товарно-пассажирского флота на Волге в концессию соответствует интересам Советской власти, так как полагал, что ввиду сильного расстройства после войны Волжского флота Советская власть не будет в состоянии восстановить его своими средствами».

В его ответе следователи услышали, наконец, то, что хотели услышать: арестованный не верил в победу Советской власти без помощи капиталистов! В допросах лейтмотивом звучит обличительное «верил – не верил». Как знать, доживи Л.Б. Красин до 30-х годов [он умер в 1926 г.], не оказался ли бы он со своим капиталистическим видением выхода Советской России из разрухи рядом с А.В. Чаяновым, Н.Д. Кондратьевым, В.Г. Громаном и другими? Не припомнили бы ему его буржуазное прошлое «богатенького инженера» (слова Ленина[36]), когда он возглавлял российское отделение фирмы «Сименс и Шуккерт» и был директором нескольких заводов?

Продолжение