Раздался звонок, и учитель словесности быстро пошел из класса. Поднялись и отправились вслед за ним многие гимназистки, они разошлись по коридорам, по залу. Вышла вместе с другими и гимназистка М. Но ей было не до болтовни с подругами, она читала учебник. Следующий урок – география, а она еще не выучила крупнейшие реки Азии. Учительницу географии гимназистки считали свирепой. И не без основания. Тем, кто не знал урока, приходилось выслушивать длинные, ядовитые и обидные упреки. М. казалось, что географичка сегодня обязательно спросит ее. А если спросит – не избежать позора «двойки», а главное – ехидного выговора. Вот почему она очень боялась надвигающегося урока. Еще до звонка М. вошла в класс и, сев за парту, снова занялась реками на карте в учебнике.
Вот и звонок. Класс с шумом заполнили гимназистки. Вошла учительница. Она строго оглядела учениц, разрешила им сесть, раскрыла классный журнал. Наступили страшные минуты: сейчас будет спрашивать. В такие мгновения М. всегда обращалась к богу, прося у него помощи и защиты. Каждый день она приносила в гимназию маленькую иконку богоматери. Икона лежала у нее в парте на учебниках очень близко к краю. Когда было трудно, М. приподнимала крышку парты и, глядя в невидимые ей глаза девы Марии, быстро крестилась, шепча ей слова своей просьбы. О том, что М. очень труслива и богомольна, знали все в классе, знали и подсмеивались над ее слабостями. Так вот и в этот день, в самом начале урока географии, М. хотела, как всегда, попросить богородицу быть милостивой – сделать так, чтобы ее не спросили, или, если вызовет учительница, то помочь ей как-нибудь «выплыть» из путаницы азиатских рек.
М. приподняла левой рукой крышку парты, а три пальца правой сложила в щепотку, чтобы осенить себя крестом. Но что это? Ниже иконки на самом краю ящика парты сидел – о ужас! – черт. М. увидела его, когда пальцы ее правой руки уже коснулись лба. Собственно, это был не черт, а чертенок. Если бы М. не перепугалась так сильно, она рассмотрела бы, что черт, подняв взор свой, весело улыбался, что он держал в руке кончик хвоста и вроде бы весело помахивал им, что ноги его с миниатюрными копытцами лежали одна на другой с какой-то грацией. Многое М. рассмотреть не успела. Но сразу поняла, что это чертенок, так как из кудряшек у него торчали рожки, а ноги заканчивались копытцами. Как М. удержалась – не вскрикнула – один бог знает. Крышка парты упала на свое место. М., не глядя, смахнула чертенка с парты на пол и пнула его куда-то вперед. Стук упавшей крышки, сдавленный смешок в классе не остались незамеченными. Учительница встала, пенсне ее сверкнуло, она спросила:
– Что случилось, девочки?!
Класс молчал. Молчала и М. Оправившись несколько от ужасной встречи с чертом, она сразу же сообразила, чья это проделка. Вылепить чертенка из воска и в перемену, пока М. была в коридоре, посадить его в парту могла только одна гимназистка – Анюта Винокурова. М. слышала приглушенные смешки. Анюта не одна это сделала. Кто-то из гимназисток знал о проделке, знал, ждал встречу М. с чертенком и теперь смеялся над ней.
Между тем, географичка не садилась, сверкая стеклышками, оглядывала класс, но никак не могла понять, что же случилось. Гимназистки притихли. Как хотелось М. встать и громко рассказать, что произошло, почему она стукнула партой. Вот попало бы Анютке, не миновать бы ей встречи с самой начальницей гимназии. Но сказать — значит, еще больше испортить отношения с одноклассницами, которые ее и так недолюбливали. М. сидела, обида и гнев ее были так сильны, что она совсем забыла про реки Азии. Она думала об обидчице Винокуровой, про себя называя ее черномазой выскочкой. М. была дочерью чиновника из городской управы. Отец же Анюты Винокуровой плавал на плотах.
Надо сказать, что состав учениц в Уржумской женской гимназии был более демократичен, чем в других городах Вятской губернии. Здесь можно было встретить дочерей крестьян из деревень и сел уезда, дочерей уржумских ремесленников. Чиновники, интеллигенты с достатком нередко отправляли своих дочерей учиться в Вятку, в Казань. Сословная неоднородность учениц давала себя знать в Уржумской гимназии. Гимназистки из состоятельных семей смотрели на дочерей мещан, на деревенских обычно сверху вниз. Никак не могла кичиться своим происхождением Винокурова. Родом она из деревни Русская Биляморь, что неподалеку от Уржума. И бурлацкой девчонкой М. обзывала Анюту не без оснований, крестьянин деревни Русская Биляморь Василий Лаврентьевич Винокуров действительно был бурлаком, с весны и до осени сплавлял он лес по Вятке, по Каме, Волге. Уржумские лесопромышленники вели широкую торговлю древесиной, ворочали миллионами. Чтобы отправить вятский лес куда-нибудь на юг Российской империи, нанимали они вятских крестьян. Нанимался каждый год к ним и Василий Винокуров, чтобы прокормить свою многочисленную семью.
Поступление Анюты Винокуровой в Уржумскую гимназию – событие удивительное. Сыграло в этом событии роль несколько обстоятельств. Самое первое из них – ее желание учиться, желание неистребимое. Но осуществить его девочка вряд ли смогла бы, если бы не доброта людей, с которыми ее свела судьба. Вот как это произошло…
Из Билямори в Уржум дорога не дальняя. Вот и послали Анюту в Уржум на почту с письмом. Идет она простоволосая и босоногая. А в руке – узелок. В узелке – ломоть хлеба, луковица с зелеными перьями и письмо отцу – Лаврентию Винокурову. По уговору с ними, зайдет он в дальнем городе на почту и возьмет письмо, чтобы узнать, как живут дома. Анюта знает, что написано в письме. Потому что писали его, так сказать, вслух, всей семьей, да к тому же она сама грамотная: нынче окончила церковноприходскую школу. Написано там про детей Василия Лаврентьевича – про всех шестерых: кто как растет, как здоровье у всех, кто как и с чем ждет отца. И от матери, и от всех шестерых детей, в том числе и от Анюты, ему поклон. Написано про хлеб. Что рожь нынче не ахти какая, урожая должно хватить лишь до рождества. По­купать хлеб придется, потому что и картошка нынче, видать, не в год: подкапывали кусты – больно мелка. И про то, что очень мать надеется на его, Василия, заработки.
Этот поход с письмом отцу и изменил очень круто всю дальнейшую жизнь Анюты Винокуровой. Старшая сестра Анюты жила по зимам в Уржуме, была она прислугой у состоятельных мещан. А мещане сдавали часть своего дома под квартиру учителю гимназии. Хороший был человек этот учитель, часто разговаривал с Анютиной сестрой, расспрашивал про житье ее здесь, в Уржуме, и дома, в деревне. Анюта, когда ее посылали за чем-нибудь в Уржум, бывала у сестры, слушала ее рассказы про учителя, про гимназию. Этого учителя она не раз видала, он даже разговаривал с ней раза три, расспрашивал, шутил. Анюта его нисколечко не боялась. В ту пору у хозяев дома летом заболел ребенок, и они попросили Анютину сестру пожить у них, хотя до зимы было далеко. Стоял август. Сестра согласилась. Так вот Анюта, опустив письмо в ящик на почте, зашла к сестре. Вышли они во двор, уселись на лавочке и разговаривали. Анюта увидела через окно, что учитель дома и пошла в его квартиру.
Учитель увидел ее и спрашивает:
– Чего тебе, кудрявая, надо?
– Учиться охота, – ответила Анюта. – Возьмите в гимназию.
Учитель удивился. Однако усадил гостью, сел сам и стал расспрашивать. То ли почувствовал он в девчонке огромную страсть к учению и решил помочь ей, то ли сыграло роль то обстоятельство, что были у учителя маленькие дети и, очень нужна была нянька для них, теперь это не узнать. Только взял учитель деревенскую девчонку к себе и в гимназию ее пристроил.
Так Анюта Винокурова оказалась в обществе уржумских гимназисток – купеческих, чиновничьих, мещанских да и крестьянских дочерей. Она не чувствовала себя в классе одинокой, вошла в круг одноклассниц просто и свободно. Помогли этому ее общительность, веселый нрав, склонность к проделкам, неумение унывать. Хотя, конечно, деревенское детство давало о себе знать не раз. Но она не конфузилась, когда городские одноклассницы намекали ей на это. А жилось-то нелегко. Днем – занятия в гимназии, вечером – уход за детьми. А уж потом – домашние уроки. Ничего, успевала.
Ровную, устоявшуюся было ее жизнь, оборвал трагический случай. Приютивший ее учитель покончил с собой. Жизнь гимназистки усложнилась. Надо было искать новое пристанище в Уржуме, не бросать же гимназию. Жить пришлось у разных людей, у тех, кому она была нужна как нянька, как помощница по дому. На воскресенье она уходила в родную Биляморь. К понедельнику возвращалась оттуда с караваем хлеба, с котелком картошки – с пищей на неделю. Так продолжалось, пока случай не свел ее с семьей… Впрочем, сейчас стоит сначала вернуться к чертёнку, к тому самому, которого сделала из воска Анюта Винокурова и вместе с подругами усадила в парту гимназистке М.
Кто его знает, откуда и как родился у девочки интерес к скульптуре, чувство пластики. Анна Васильевна Винокурова впоследствии стала скульптором, но в зрелые годы объяснить не могла, откуда у нее что взялось. А взялось очень рано. Вот картинка из детства.
…Не раз жители деревни Русская Биляморь, возвращаясь вечером с лугов или с поля, останавлива­лись у избы Василия Лаврентьевича Винокурова. Останавливались, глядели на окна, дивились и смеялись. Весь подоконник, а то и два уставлены были, как они их называли, куклами-бабами, мужиками, коровами. Тут был и важный гусь, и овечки с ягнятами, и разгневанный баран, уставивший рога свои прямо в стекло, и кукарекающий самозабвенно красавец петух… Хохот стоял у окна. Показывали на глиняных кукол пальцами, обсуждали, поминали Анюту Винокурову. Ее это была работа. А она, притаившись на полатях или за углом избы, слушала не без удовольствия зрительские похвалы.
Когда Анютина «выставка» открылась в первый раз, не обошлось без неприятности для юного художника. Ехал в ту пору с поля старший брат Анюты Григорий. Увидел возле их избы народ – испугался, хлестнул кобылу: должно, дома что-то стряслось. Подъехал, спрыгнул с телеги, подбежал к окну и сразу все понял: Анюткино баловство, больше ничего. Рассердился Григорий. Увидев сестру, пустил в дело кнут. Финалом Биляморской персональной выставки были рыдания юного скульптора…
Увлечение не покинуло Анюту Винокурову и в Уржуме. То она делала глиняных кукол и раскрашивала их ярко, весело. Они были такие забавные, что иногда их покупали уржумские барыни.
Платили гроши, но для гимназистки это была немалая поддержка. Она вырезала из алебастра фигурки людей, зверей, птиц. А одним из любимых материалов был воск. Чертенят из ее рук вышло немало. Это были очень веселые, никогда не унывающие черти. Видимо, сказывалось в этом душевное состояние юного скульптора, его восприятие мира. Один из таких чертей, сделанных, правда, позднее, был у Анны Васильевны до конца ее дней. Этого чертенка она отлила в гипсе и тонировала. Чертенок сидел на квадратной подставке, поджав ноги. Ладонь правой его руки лежала на колене, он опирался подбородком на тыльную сторону ладони и весело улыбался каждому, кто видел его на письменном столе у скульптора. Веселый был чертенок. Где-то он теперь улыбается?..
Из всех уржумских семей, которые дивились поделками Винокуровой, обратила серьезное внимание на это ее увлечение только одна семья – судебного следователя Чумакова. Старшим Чумаковым казалось, что у девочки есть талант скульптора. Они советовали учиться именно этому, не бросать увлечения. Советовали, а сами уехали на жительство в Казань. Винокурова окончила гимназию уже без них. Но не забыли Чумаковы Анюту. Из Казани в Уржум шли их письма, в них – те же советы: не бросать искусство, учиться. В Казани была художественная школа. Чумаковы помогли Анюте приехать в Казань и попытаться поступить в нее. Винокурову приняли на скульптурное отделение. Ее учителями стали художники И. С. Богатырев, Н. И. Фешин.
Особенно много впечатлений оставили у скульпто­ра, встречи с Николаем Ивановичем Фешиным. У Винокуровой хранился снимок выполненного ею скульптурного портрета Фешина. Она любила рассказывать о художнике, держа этот снимок перед собой, словно читала свои воспоминания по этой фотографии.
А портрет, судя по снимку, был очень удачен. Сделанный в свободной манере, портрет немало рассказывал о художнике и прежде всего о его интеллигентности, о его способности к утонченному восприятию мира. Никаких работ той поры у скульптора почти не сохранилось. Были лишь фотографии, но и они говорили о незаурядных способностях Винокуровой. Не зря в 1914 военном году она успешно сдала экзамены в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Анне Васильевне повезло. Она поступила в высшую художественную школу, когда среди молодых художников очень быстро распространялось увлечение модернизмом. Каких только «истов» в те годы не появлялось. Но жило и здравствовало выработанное лучшими русскими художниками направление реалистического искусства. Многие преподаватели продолжали чтить великие традиции русских «передвижников».
Винокурова училась в классе С. Я. Волнухина, автора известного памятника первопечатнику Ивану Федорову в Москве. Преподавали в училище А. Васнецов, Архипов, Касаткин. Постигая (и, надо сказать, успешно) тайны искусства, Винокурова сама должна была добывать себе средства к существованию. Из дома ей помочь не могли. В семью Василия Лаврентьевича Винокурова вошла страшная болезнь – чахотка. Погиб от нее и сам Василий Лаврентьевич, заболели один за другим дети. Еще в Казани обнаружилось, что у Анюты Винокуровой есть хороший слух и голос. Ее охотно принимали в профессиональные хоры. Кормил ее голос и в Москве. А некоторое время она служила у московского миллионера Раковщика, воспитывала его малолетнего сына. Эта работа давала и стол, и кров. А забавное поведение сына миллионера Изи было темой веселых рассказов у Анны Васильевны всю ее жизнь. Кстати сказать, подмечать смешное в жизни она умела. Не щадила и себя, охотно рассказывала знакомым, как попадала в глупое смешное положение.
Вот один из примеров. В конце ее учения в училище появилась возможность выполнить заказ на скульптурные работы. Заказчик – общество трезвости. Небольшая группа студентов-скульпторов (в их числе и Винокурова) решили попробовать свои силы, ну и заработать, конечно. Выяснилось, что работать надо на берегу озера Селигер. Их отпустили. Приехали туда скульпторы, и на месте выяснилось, что общество трезвости содержит на озере свой пароход. Это был агитпароход, который ходил по Селигеру, в прибрежных селениях вел агитацию против пьянства. Выяснилось также, что представителям общества трезвости нужно установить на пароходе скульптурные портреты нескольких русских самодержцев, в том числе и царствовавшего тогда Николая П. Удивились скульп­торы: почему же портреты царей должны обращать алкоголиков в трезвенников?! Объяснить это сторонники трезвости им не смогли. Ну что ж, рассудили скульпторы, цари так цари, не зря же ехали за такие версты. И начали усердно лепить царей, чтоб побыстрей получить расчет. И успели бы заработать, но именно в это время полетел с трона Николай Кровавый, больше того, в России «должность» царя вообще упразднилась. Трезвенники пришли к скульпторам с красными бантиками – они-де за республику – и объявили, что царские портреты им больше не нужны. Деньги за проделанную работу платить отказались. Аванса скульпторам едва хватило, чтобы доехать до Москвы.
Училище окончено, но никакой надежды получить в Москве заказ на скульптурную работу. Идет война. Новые правители кричат о том, что ее надо продолжать. Им нужна победа. В Москве и холодно и голодно. Анна Васильевна едет в родные места – в Вятскую губернию, в Уржум. С этим краем связана вся ее дальнейшая жизнь. Заслуги ее в развитии изобразительного искусства здесь несомненны. И мы еще скажем об этом. И тем не менее нельзя не отметить, что переезд в Уржум, где о занятии скульптурой в ту пору не могло быть и речи, надолго оторвал Винокурову от искусства. Когда потом, переехав в Вятку, она получила возможность вернуться к скульптуре, потребовалось немало времени, чтобы снова обрести «форму» и уверенность.
Чуть позднее после приезда Винокуровой, уже в советское время, родилось в Уржуме одно из чудес культурной жизни Вятской губернии той поры. И Анна Васильевна причастна к этому чуду. В далеком городке, ища спасения от голода и разрухи, поселились несколько профессиональных оперных певцов. У кого-то из них жена была родом из Уржума, у других жили здесь родственники. Среди коренных уржумцев было немало любителей пения, людей, не имевших певческой школы, но обладавших голосом и слухом. Профессиональные певцы и любители объединились и создали… оперный театр. В репертуаре – оперы Чайковского, Даргомыжского, Рубинштейна, других композиторов. Оркестра, конечно, не было. Спектакли шли в сопровождении небольшого ансамбля. Оказалась в оперной труппе и Винокурова. И на этот раз голос-выручалочка помог ей жить. Пела она, правда, не первые партии, но и второстепенные роли давали средства к существованию.
Когда закончилась гражданская война и жизнь стала приходить в норму, певцы-профессионалы разъехались кто куда – в большие города, где есть оперные театры. А любительская опера в Уржуме осталась. Она несколько раз прекращала свое существование и несколько раз возрождалась. Душой ее был всегда учитель Федор Логинович Ларионов – обладатель красивейшего баритона, до самозабвения любивший театр и пение.
Началась и преподавательская работа. Анна Васильевна стала учителем рисования. Анна Васильевна пришла в дом, где когда-то училась, в здании бывшей уржумской женской гимназии открылся педагогический техникум. Винокурова преподавала для будущих учителей рисование, лепку. Ее любовь к скульптуре, знания сказывались и тут. Сверх программы она учила ребят делать игрушки из папье-маше по ее моделям и многое другое.
То ли получила она в наследство от друзей, то ли купила небольшой домик на улице Елкина и большую усадьбу при нем. Он стоит и сейчас, этот дом, под номером 60 [прим. — совр. № 78], Стоит не на красной линии, в глубине двора. С виду он напоминает скворечник – высокий и узкий. А высокий потому, что имеет два не сообщающихся между собой этажа. Внутри все в нем какое-то игрушечное. Анна Васильевна поселилась на первом этаже, там две малюсенькие комнаты и совсем миниатюрная кухонька. Вверху долгие годы жила учительница средней школы имени Ленина Вера Павловна Порывкина. Массу времени отнимали у скульптора огород и сад на усадьбе. Там были яблони, кусты смородины, крыжовника, малины. Но особенную гордость владелицы усадьбы составляли цветы. Повторяем – сад отнимал массу времени. Но и радостей доставлял немало. Он привязал к себе скульптора, отвлекал ее от самой идеи заняться искусством.
Тем не менее Анна Васильевна решилась переехать в Вятку. Но в Вятке был художественно-промышленный техникум, там жило несколько художников. Работать она устроилась в Вятский музей революции. Это было хотя и не полное, но возвращение к скульптуре. Не полное потому, что Винокурова делала для музея манекены, миниатюрные диорамы и другие предметы, имеющие к скульптуре очень отдаленное отношение. До ликвидации художественного техникума Винокурова заведовала там отделением игрушки, преподавала скульптуру, методику художественного воспитания.
А теперь, кажется, время высказать две важные, на наш взгляд, мысли. Первая. Как мы уже сказали, музей назывался музеем революции. Скульптору надлежало искусством своим пропагандировать идеи революционные. Винокурова начала эти работы без какой-либо ломки себя, они казались ей и интересными, и достойными. Несомненно, что первые послереволюционные годы не прошли даром, они стали для Винокуровой периодом идейного становления. Вторая. Она, Анна Васильевна, была первым в Вятке скульптором, имевшим такую солидную профессиональную подготовку. Художников тогда можно было пересчитать по пальцам. Не было «Товарищества художников», не было Союза художников. Это период зарождения профессионального изобразительного искусства в Вятке той поры. Винокурова была пионером, и в этом ее заслуга. Если рассказывать о некоторых ее скульптурных работах, то придется употреблять слова «первый», «впервые». Не первый ли она художник районного города Вятки, принявший участие во Всесоюзной художественной выставке? В 1931 или 1932 годах Анна Васильевна сделала для музея скульптурную композицию «Пограничники» (по некоторым источникам, она называлась «Пограничники на страже»). Эта работа была принята на Всесоюзную выставку «15 лет РККА». Первой Анна Васильевна обратилась к созданию портретов деятелей революционного движения в Вятке. В экспозиции музея появился портрет одного из первых руководителей Вятской организации РСДРП Горбачева.
В декабре 1934 года был образован Кировский край. Город Вятка переименован в город Киров и стал административным центром края. В творчество Анны Васильевны входит прочно и надолго кировская тема. К образу Кирова у скульптора было какое-то особое отношение. Она с полным основанием считала его своим земляком. «Ведь оба мы уржумские», – говорила она. Не исключена возможность, что они встречались в детстве на уржумских улицах, но не знали друг друга. С младшей сестрой С. М. Кирова Анна Васильевна училась в одном классе уржумской гимназии.
Но главным было не это, а обаяние Кирова, его человечность, внимание к людям труда, изумительная кировская простота, сердечность и кристальная чистота всех его помыслов.
Анна Васильевна первой в Кирове выполнила несколько портретов Сергея Мироновича. Одни из них более удачны, другие – менее. По мнению кировского скульптора, заслуженного деятеля искусств РСФСР М. М. Кошкина, в некоторых портретах она рассказала о Кирове такое, чего не сделали другие, работавшие над его портретами скульпторы.
Самым значительным произведением на эту тему стала композиция «Юный Киров за печатаньем листовок». История ее создания такова. На Всесоюзной сельскохозяйственной выставке должен был быть павильон, посвященный Северо-Востоку Европейской части РСФСР. В этом павильоне один из залов отводился нашему краю. Встал вопрос о том, как этот зал оформить. Решено было украсить его архитектурными деталями с элементами нашего народного искусства – дымковской игрушки. Задуман был также большой барельеф, отражающий жизнь кировцев. А в середине зала запроектировали скульптурный портрет Сергея Мироновича. Вот этот портрет и поручили сделать Анне Васильевне. Начались трудные и долгие поиски – каким должен быть портрет. Скульптор делала один эскиз за другим. И остановилась на том, что это будет юный Киров в самом начале его революционного пути, Киров, печатающий в уржумском подполье революционные листовки.
Когда эскиз был утвержден, Анна Васильевна уехала в Москву и работала над композицией в мастерской московского скульптора, с которым она училась вместе в училище живописи, ваяния и зодчества. Работа шла долго, трудов и волнений она стоила немало. Но закончилось все хорошо. Композицию приняли, и она долго рассказывала бесчисленным посетителям выставки о первых революционных годах С. М. Кирова, о его вере в светлое будущее. Композицию отлили не в одном экземпляре. Один был установлен в Кировском зале областного краеведческого музея, а другой, отлитый в бетоне, – во дворе уржумского дома-музея С. М. Кирова. Там эта композиция стоит по сей день.
И поныне многие жители Кирова имеют в своих квартирах небольшие настольные бюсты С. М. Кирова. Сделаны они из гипса, это тоже работа А. В. Винокуровой, выполненная еще до войны.
Период самого интенсивного и успешного творчества скульптора прервала война. Имея уже солидный возраст, А. В. Винокурова поступила на курсы медицинских сестер. Окончила их и пошла работать в госпиталь.
Во время войны или уже после ее окончания она переехала в Уржум и жила там до той поры, пока не получила письмо от Чумаковых, тех самых, которые когда-то помогли ей поступить в Казанскую художественную школу. Чумаковы жили в Горьком. Кто-то из их семьи работал на автозаводе. Оказалось, что на заводе очень нужны скульпторы. И поехала Анна Васильевна в Горький. Там про­шел еще один этап ее интенсивного занятия скульптурой. Автозавод строил большой парк. Нужны были парковые скульптуры. Ими и занималась Винокурова несколько лет.
А потом подошел пенсионный возраст. Анна Васильевна переехала в Уржум и занялась хозяйством. Она участвовала в организации районных выставок произведений самодеятельных художников, в проведении смотров самодеятельного искусства, но скульптурой уже не занималась.
В 1958 году кировская организация Союза художников в городе Кирове чествовала Анну Васильевну по поводу 70-летия со дня ее рождения и 40-летия творческой деятельности. А на другой год – 25 июля 1959 года Анны Васильевны Винокуровой не стало. Похоронена на старом Макарьевском кладбище.
Заслуги А. В. Винокуровой в развитии изобразительного искусства, в частности, скульптуры, в нашем крае очевидны. И все-таки, подводя итог ее творческой деятельности, нельзя не отметить вот что. Не слишком ли часто она оставляла любимое ею искусство ваяния? Конечно, были на это и не зависящие от нее причины. И все же. Сколько бы она еще сделала, если бы всю жизнь, без года перерыва, занималась скульптурой и только скульптурой. Ведь «простои» – не только бесплодные годы, они всегда выбивали мастера из «формы», потом требовалось время, чтобы эту форму обрести. Такие периоды «обретения» – тоже потери для художника. И еще одно обстоятельство. А.В. Винокурова не работала в материале. Все её произведения только в гипсе, одно из них – в бетоне. Упала гипсовая работа – и уже никто, никогда не восстановит её. Такая потеря – навсегда.

Источники:
1. Верхотин К., Пленков В. Мастера. – Киров: Волго-Вятское кн. изд-во, Кировское отд., 1980. – С. 72-86.
2. http://urzhumlib.ru/mastera/