Разве это забудешь - Дети войны - Каталог статей

В августе 1941 года мне исполнилось 8 лет. Конкретно день 22 июня - начало войны - я не помню, но летние месяцы 1941 года помню хорошо. Наша деревенька - Малая Ашлань - жила в тревоге и ожидании чего-то страшного. Тревога взрослых передавалась и нам, детям. Отчетливо помню летние ночи, когда по старому казанскому тракту, он проходит в 0,5 км от деревни, шли вереницы автомашин по направлению к Уржуму. В то довоенное время в нашей местности автомашина была чем-то необычным. И этот гул, свет фар, пыль в свете фар, поднятая от автомашин, наводила леденящий душу страх, тревогу. Это чувство я помню до сих пор. Сразу же стали приходить повестки, мужское население мобилизовали.
Повестки приходили днем, а ночью матери и жены пекли хлеб, сушили в этой же печи сухари, собирали скудные солдатские пожитки, утром стоял плач по деревне. Мы, ребятишки, тут же присутствовали не ложась спать, утром провожали солдат. Все мужское население ушло. Из моей семьи из 7 человек было взято на фронт четверо. Первым ушел старший брат Александр, 1924 года рождения. Он только что окончил Уржумское медучилище. В возрасте 19 лет погиб 28 августа 1943 года. Затем ушел мой отец 1894 года рождения, потом ушла моя старшая сестра Елизавета. Всю войну она работала на военном заводе в г. Кирове. Целыми неделями не выходили из цехов, страшно голодали. Однажды зимой уже в конце войны ей дали, как примерной труженице, отпуск. Она пешком зимой из Кирова пришла домой в Малую Ашлань. Шла по тракту день и ночь, ночевать в попутных деревнях не пускали. А потом через некоторое время кожа на подошвах ее ног отстала как сочень. Четвертым был взят на фронт мой второй брат Павел 1926 года рождения. В январе 1943 года ему исполнилось только 17 лет. Помню это январское раннее утро, день его отправки. При свете коптилки среди избы уже одетые стоят мама и он. Брат уткнулся головой в грудь мамы, оба плачут, а я смотрю на них с полатей.
Всю войну мы прожили с мамой вдвоем. Легко себе представить, что было у нее на сердце, когда из дома ушли 4 человека. Потом перестали приходить письма от старшего брата. Делали запросы о нем, приходил один и тот же ответ: «Пропал без вести». Вечерами после тяжелого трудового дня мама часто писала письма и плакала. Глядя на нее, плакала и я, сидя за столом напротив ее. «О чем ты плачешь?» - спрашивала меня мама. «Голова болит», - отвечала я. Но мы понимали друг друга без слов.
Тяжелы были военные годы, голод, холод, нужда, тяжелейший труд женщин и детей. Особенно врезалась в память картина, когда женщины пахали поля, таская плуг на себе. Эта картина потрясла мою детскую душу до глубины. Вот картина Репина «Бурлаки на Волге» обошла весь мир, шедевр. Но там хотя были мужчины. А здесь - женщины-матери. Во время войны платили большие налоги: и сельхозпродуктами со своего огорода, мясом, молоком, яйцом, шерстью. Но были еще налоги и денежные: подоходный, сельхозналог, заем. Все выгребали из хозяйства. А если не было чем платить, приезжали и забирали последний скот. Что было сделано и в нашем доме, увезли последнюю овцу, хотя из дома ушли воевать 4 человека, да и мама уже была не молода, ей было 45 лет. А что было голодно, о том говорит достоверный факт, что один из военных годов мы прожили втроем (сестра Валентина училась в медучилище и жила в Уржуме) на 16 кг муки. Основным продуктом питания была картошка, а начиная с весны, подножный корм на лугах.
Мы были детьми, но чувствовали всю тяжесть жизни военного времени. Матери, старшие братья и сестры в семьях работали от зари до зари в колхозе, труд был ручной, тяжелый, а мы, дети, вели домашнее хозяйство. К приходу мамы с работы в доме все было сделано: корова подоена, огород ополот и полит, теленок и куры накормлены, пол и посуда помыты. Помню случай, когда мама пришла с сенокоса уставшей и спросила меня про все дела, которые я сделала. А потом спросила: «А воды с речки принесла?» Я ответила: «Нет. Ведра очень тяжелые, мотают меня из стороны в сторону». «А ведь можно было ковшом начерпать воды», - упрекнула меня мама. Мне запомнилось это на всю жизнь, я поняла свою вину и то, как уставала мама на работе.
Хорошо помню день 9 мая. Я закончила 4-й класс. Утром до начала занятий мы с девочками играли в «классы» на улице. Утро было теплое. Пришел из Уржума ученик из Ленинской школы, наш деревенский, и принес это известие. В то время не было в деревне ни радио, ни телевизоров, ни телефонов. Нас сразу собрали в школе и отпустили по домам. Особого ликования я не помню, да в деревнях этого и не замечалось - народ сдержанный. Но радость, конечно, была от того, что все закончилось для тех, кто остался жив, а у кого родные погибли, тем было не очень радостно, они плакали. А мама моя не теряла надежды, что сын жив и вернется. До самой смерти (а умерла она в 1979 году) она ждала его. Глядя на фотографию она шептала: «Санюшка, Санюшка». Тяжело ей было осознать, что ее единственный мальчик, не познавший ничего в жизни, из всей деревни погиб один.
Г. БУШМЕЛЕВА. (ИСЛЕНТЬЕВА) д. Богданово.
Источник: «КИРОВСКАЯ ИСКРА» № 22-23, 22 февраля 2003 г., с. 3.