Идём вниз по Вятке. Утро, а солнце жжёт. Это, поди, к дождю. И точно, к обеду чуть прыснул дождик. Все, кто на на­шем «Бобыле», высыпали на палу­бу. Кто с книжкой, кто с газетой. А кто просто поглазеть на берег. Мо­лодежь галдит, смеётся.
Бок о бок с нами плотогоны на воде дают концерт: звучит гар­мошка, песни, шутки. Как не радоваться жизни, красоте приро­ды! На блики солнца в водах Вят­ки глядеть – не наглядеться.
Волны, вздыбленные парохо­дом, бьют по берегам. По право­му, гористому, в мелком ельнике, и левому – низкому, песчаному. Вятке, зажатой между ними, тяж­ко. Истерзанная волной, она, словно больная, никак не успокоится.
Но вот правее по берегу и наша цель – Тюм-Тюм. От пристани к школе – нужной нам точке в дерев­не - мы думали всего ничего. Под­воду не взяли. И хотя багажа вме­сте с грузом Ивана Леонтьича явно стало побольше, но – справимся.
Наш седой Валериан [фоль­клорист В.М. Васильев] заметно сдал. Услышав глубокие вздохи при подъёме на берег, сняли с него котомку, решили нести по очереди.
Прежде чем углубиться в деревню, зашли в комму­ну. Комплекс её строений замет­ный, красивый. Двухэтажный дом на горе – это правление. Нижняя его часть заселена коммунарами. Слева похожий дом – там квар­тиры. Комнаты сверкают чисто­той. На полу не увидишь сорин­ки, нет и мух. На окнах белые што­ры, цветы.
По чистоте коммунары остави­ли всех позади. Да и хозяйством они побогаче прочих.
Для коров и свиней выстроен хлев, животные в холе и чисто­те – упитанные, весёлые.
- План по сдаче молока нын­че первыми выполнили, – похва­стал председатель Александр Иванович.
В свинарнике полно свиней. Поросят на ферме моют через день, они блестят, как берёзы по­сле дождя. Хороший уход и за лошадьми. И вспашку, может, поэто­му, закончили раньше срока.
В коммуне поровну марийцев и русских. Кулаки, рассчитывая на распад коллектива, пытались сеять между ними вражду. Напрасно! Кулаков выгнали, люди работают как одна семья. На равных звучит русская и марийская речь. Но пес­ни чаще слышны марийские!
Созданию этой коммуны име­ни 1 Августа председатель А.И. Еноктаев отдал много сил. Он в партии с 1928 года. Со всеми находит общий язык, умело направ­ляет работу, его любят, уважают и слушаются.
Познакомившись с коммунара­ми, мы собрались в дорогу.
– Вещей не берите, на лошади привезём, – сказал Еноктаев и взял у нас чемоданы. Попутно выписал ордер на покупку рыбы.
Чтобы добраться до школы, нужно пройти весь Тюм-Тюм – три километра! Как и любая ма­рийская деревня, эта зелёная и прямая. Дома добротные, редко видишь солому на крыше. Шли, шли и еле прошли половину. Ва­лериана послали вперёд готовить нам чай, а сами зашли к марийке за яйцами. Старуха в доме возит­ся у печи. Глуховата, не услыша­ла даже, как мы хлопнули дверью.
– Бабушка,– окликнули тихо, чтобы не напугать, – яйца для про­дажи есть?
А в Тюм-Тюме их называют не муно, а чиминэ. Женщина огляде­ла нас с головы до пят: «А муно, что это?». Успокоившись, снова спросила: «Вы новые учителя бу­дете или ходите по колхозной работе? Вы откуда?». Мы разъяс­нили, но она, как показалось, не поняла.
Потом мы снова: «Нам кури­ные яйца нужны». Тут до неё до­шло:
– Э-э, куры, так вы куриные яйца спрашиваете. Сколько надо, за десяток сколько дадите? – спросила.
– Цену сами знаете, а штук двадцать нам пока хватит, – ска­зали мы.
– Иди, Катерина, двадцать яиц занеси, – приказала сидевшей на скамье девочке.
Так, купив яйца и узнав но­вые для себя слова, мы вышли из дома. В Тюм-Тюме, выяснилось, куриными называют также яйца гусей и уток.
Идём дальше. Навстречу де­вушки идут на обед. И не замет­но, что они полдня отработали. Платья белые, на шеях ожерелья, в ушах серьги, на лбу серебряные монеты. У нас в Сернуре женщи­ны даже на покос так не ходят.
У тюм-тюмских девушек рот не бывает закрыт – поют неу­молчно. И сейчас идут с песней. «Дружная работа не дает уста­вать», – так мы решили, и пош­ли дальше.
Тюм-Тюм – явление неза­бываемое. Об этой дерев­не можно без конца говорить. Ещё бы: ведь это марийское поселе­ние когда-то отстояло свои права и осталось единственным на бере­гу Вятки. Тюм-тюмцам для этого пришлось повоевать с русскими толстосумами.
В пятнадцати верстах от Тюм- Тюма есть деревня Кинерь. У неё та же история. У этих деревень свои обычаи, особенное искусство песен и танца. Все посетившие эти края смотрят – не надивятся.
Прежде всего, поражает одеж­да. Тюм-тюмская девушка – ма­стерица кокетства. Чем ниже опу­стит платок на глаза, тем больше она выглядит миловидной, игри­вой. Повезёт, если из-под серебра блеснёт на тебя заинтересован­ный взгляд.
Сернурские озорницы ведут себя по-другому. Там красавица взор открывает, головной убор старается ставить как можно дальше назад, чтоб видны были её гладко причесанные волосы.
И всё же главное своеобра­зие Тюм-Тюма – песни. «Песенный родник» – так иначе я назвал бы эту деревню. Отсю­да, с берега Вятки, песня слыш­на до Косолапова и Мари-Турека. Девушки свои песни считают са­мыми лучшими. Между возникаю­щими здесь напевами постоянное большое соперничество.
Наверно, поэтому и не поют песен соседней Сернурской сто­роны, а только смеются.
Вечером, на гулянье, я про­бовал научить девушек сернур­ской песне. Слова за мной повто­рили, но петь не стали. «Девуш­ки, – слышу в ответ, – смеются». Что ни день, здесь вызревают но­вые мелодии. Дядя Валериан, наш знаток, за пять дней записал почти 100 свежих песен. В один из свободных дней мы объявили конкурс на лучшего исполнителя. За побе­ду боролись 30 девушек.
Тюм-тюмские певуньи не вы­ступают поодиночке, только по двое, по трое. Высокие и низкие голоса образуют гармонию.
До конца тюм-тюмца не пой­мёшь, не погрузившись в каса. Для тюм-тюмской молодежи каса – это, можно сказать, полжиз­ни. А для заезжего – заворажи­вающее чудо. Поэтому про каса два-три слова.
Каса – вечернее собрание мо­лодёжи с песнями, плясками. Йом­ша, в свою очередь – это вечеринка с вечера до утра. Такие зажи­гательные празднества возникли после революции. В будни им по­свящают вечера, а в выходные, на­чиная с вечера, гуляют всю ночь. Всем поселением, включая и под­ростков, и стариков, а это двести человек.
Молодёжь, придя с работы и на ногах перекусив, переодева­ясь на ходу бежит. Каких-то чет­верть часа – и вся деревня в сбо­ре. Ритм задают 5-6 гармонистов, и первые 3-4 пары начинают движение. Одна девушка затягива­ет в круг 5-6 парней. И вот тан­цуют все!
Их пляску я не назвал бы об­разцовой. Девушка в метре от пар­ня делает полкруга, парень, как одинокий петух, перебирает ногами около. Так, неутомимо двига­ясь примерно полчаса, они взбивают пыль.
Устав от танцев, девушки и юноши в двух-трёх местах, встав друг против друга, начинают петь.
Их песнями с прекрасными мело­диями не наслушаешься! Ну, как с такими сильными и красивыми го­лосами они в одном селении могли родиться! Их звонкие, колокольчи­ковые голоса всю жизнь будут зве­неть в ушах.
Ни один простой мотив, что любопытно, я дваж­ды здесь не услышал. Бесконеч­ное многообразие! Вот где креп­кое подспорье марийским компо­зиторам! А ведь когда-то Яков Эш­пай здесь тоже собирал фольклор, но песни в его букете лишь старые, грустные. Сейчас другие времена! Новые песни тюм-тюмских деву­шек вдохновляют, окрыляют. Слу­шая их, хочется жить и творить!
Так два часа каждый вечер Тюм-Тюм пляшет и поёт. После чего каса затихает, пары начина­ют медленно расходиться.
После окончания вечёрки мы с Иваном Леонтьичем сели на брев­но передохнуть. Молодёжь, звеня песнями, удалялась. Подошли де­вочки–подростки и спели нам так:
Пою-пою, голос потеряла,
Как кукушка на вершине берёзы.
Думая–переживая, память
потеряла
Из-за одного красивого
из другой деревни.
Одной девочке десять, другая на год старше. На прощание они сказали, смеясь: «Лист от дерева недалеко падает».
Да и про вечеринку тоже мож­но это сказать. С одной стороны, народ на ней душу отводит, те же дети поют-пляшут – это здорово. С другой стороны, нет на каса никаких правил, она молодых по ложному следу может направить – и это плохо. Здесь не вечерин­ка виновата, а недостаточная работа работников культуры. Маро­бласть сюда не доходит, никакого культурного влияния нет. Даже ма­рийскими книгами мы Тюм-Тюм обеспечить не в силах. А сделать можно бы многое. Надо лишь чуть постараться.
В колхозной жизни песня – большой и бодрящий друг, она помогает выполнять план, до­бавляет силы в работе. Раньше пели при большом горе или в ми­нуты праздника. А теперь поют день напролёт, песню подхваты­вают и пожилые. Гляньте на пою­щих в поле жнецов – можете ви­деть, как каждому музыкальному такту следует один рабочий под­хват. Так что песня не только жить, но и жать не мешает, а лишь по­могает. Колхозная бригада, воо­ружённая на жатве песней и юмо­ром, в работе не замечает долгого летнего дня.
Да и вечером про усталость все забывают. Прямо на вечерин­ке песни сочиняют, подбирают мелодии. То есть люди живут полнокровной жизнью. Видят мир по-другому. Слагаемые ими песни – и музыка, и слова измени­лись до неузнаваемости. Судите об этом по творчеству нового по­коления деревни Тюм-Тюм.
О чём главном поют тюм- тюмские девушки? Что переполняет их головы? В отличие от образа мыслей бабушек–деду­шек в их песнях слышны размыш­ления. «Мы, тюм-тюмские марий­ские девушки», «Мы не отставшие от жизни», «Хоть с кем можем поговорить» – вот лишь некоторые строки их песен. Эти мысли им вложила наша новая жизнь. Они в колхозе работают на равных с мужчинами.
Раньше мужчина свою жену никуда не пускал, а сейчас это всё заржавело. Ныне девушку не продают, не отправляют замуж насильно. Решать свою же судьбу ей можно самой. Из мыслей марий­ской девушки «одна красота» не уходит. Её сердце за парня горит, волнуется. Как и у парня о ней. Де­вушка, как и её душа, стала сво­бодна, живёт настоящей жизнью. И руки работают хорошо, и мысли текут красиво. Послушайте песни молодых местных мариек, поймё­те, о чём я говорю.
Да и как не радоваться, как не петь! Ведь при помощи комму­нистической партии и Советской власти тюм-тюмские марийские девушки увидели свободу, «в их поле трактор пришёл, тарахтит», и они теперь «не домохозяйки», «а подруги колхозной бригады». Живут надеждой, добрыми ожиданиями.
Вспоминая их счастливые, улыбчивые лица, хочется их по­приветствовать громким, во всю глотку голосом: «Пуще пойте, девушки! Пуще! Да работайте пуще! Счастливая жизнь в ваших руках!»
Канде сатин ончыласакышем
У илишлан ок кельше.
Вÿрзÿм район, Тÿм-Тÿм яллан
Колхоз лийде ок кельше.
Передник из синего сатина
Не подходит для новой жизни.
Деревне Тюм-Тюм
Уржумского района
Не подходит жить без колхоза.
К. ЧЕТКАРЁВ,
начальник экспедиционного отряда
Сентябрь 1934 года
Перевод с марийского Александра Петрушина
**

Очерк моего отца К.А. Четкарёва «Тюм-Тюм» связан с важным в его жиз­ни событием. В то утро, в понедельник 20-го августа 1934 года, прежде чем с отрядом этнографов спуститься по Вятке к деревне Тюм-Тюм, 24-летний Ксенофонт успел забежать на почту. В Ленинград, в Академию Наук СССР от него из Уржума ушло заявление с просьбой о приёме в аспирантуру. Тема диссертации на тот момент – «Марийский песенный фольклор».
Владимир Мухин, директор МарНИИ, горячо поддержал идею создания на базе фольклора «марийской Калевалы». Но чтобы оформить поэтический замысел, надо ведь собрать материалы, изучить и обобщить уже собранные. Кто исполнит такую задачу? Сделать это отправился аспирант МарНИИ К. Четкарёв.
Почти два месяца «работал в поле» Ксенофонт вместе со специалистом, присланным из Ленинграда. И вот к началу учебного года было набрано до­статочно материала, чтобы претендовать на прием в аспирантуру Академии наук СССР и работать над диссертацией. Персональное заявление абитуриента, наконец, ушло из Уржума. Моего отца в тот день переполняло счастье. Это видно из публикуемого здесь очерка.
В. ЧЕТКАРЁВ
Источник: «КИРОВСКАЯ ИСКРА» № 27, 3 июля 2021 г.