А.Н. ИВАНОВА

СОВРЕМЕННИКИ О БЫТЕ И НРАВАХ ГОРОЖАН МАРИЙСКОГО КРАЯ
СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА

Проведен сравнительно-исторический анализ изменений в культурной жизни горожан Марийского края в середине XIX в., рассматривается сосуществование культурных и бытовых традиций и новаций по описаниям современников.

Политические, экономические, социальные перемены, происходившие в Российской империи в период подготовки и проведения буржуазных реформ, оказали существенное влияние на культурное развитие малых городов. В данной статье рассматриваются некоторые аспекты культуры и быта горожан Марийского края середины XIX в., а именно: сосуществование новаций и традиций в обыденной жизни провинциальных городов.

Культура и быт горожан все больше привлекают внимание историков. В последние десятилетия появился ряд исследований, в той или иной степени затрагивающих данную проблематику. Так, первый том «Очерков русской культуры XIX в.» [8] посвящен вопросам социокультурного состояния и развития городов, в том числе и провинциальных. В частности, авторы рассматривают особенности культурной среды города, состояние которой «определяет как распространение культурных новаций, так и сохранение и бережное отношение к традиционной народной культуре» [8, с. 7].

В книге А.Н. Зорина «Города и посады дореволюционного Поволжья» [3] большое внимание уделено традиционной культуре и быту жителей городов Поволжья в исследуемый период, культурному взаимодействию города и деревни.

В частности, А. Н. Зорин отмечает, что культурно-бытовая среда дореволюционного города «была во всех отношениях сложнее и многообразнее сельской. В ней сочетались глубоко традиционные черты и новации самого различного происхождения». Неоспоримо и влияние «местного этнического фона» на формирование отдельных черт культуры и быта городов «через контакты городских и сельских жителей, а также посредством ранее ассимилированных русскими горожанами представителей поволжских народов» [3, с. 252].

В работе Б.Н. Миронова «Социальная история России периода империи» [6] особо рассматривается изменение менталитета сельских и городских жителей в связи с реформами 60-х годов XIX в. Автор отмечает, что новый менталитет, основанный на буржуазных ценностях, «не стал господствующим до конца императорского периода. Он получил распространение среди горожан, а в деревне завладел умом небольшой части молодежи, грамотной и связанной с городом». Вместе с тем подчеркивается «общность культуры и менталитета» городских низов и крестьянства [6, с. 336, 347].

Периодическая печать середины XIX в. наиболее интересно и полно отражает перемены, происходившие в провинции. Известный публицист Н.В. Щелгунов писал: «Представить общую картину жизни наших городов очень трудно.

Судить о ней можно по тому, что она говорит о себе сама…» [12]. Абсолютным новшеством стало то, что «безгласные» прежде уездные города заговорили о себе со страниц журналов и газет. Так, в течение девяти лет (с 1851 г.) одним из постоянных корреспондентов «Казанских губернских ведомостей» был государственный крестьянин Козьмодемьянского уезда Спиридон Михайлович Михайлов – «чувашеин… первый образованный, с европейским взглядом на вещи человек из этого племени», член-сотрудник Русского географического общества.

Описанию быта жителей Козьмодемьянска и сельского населения уезда посвящены многие статьи С. М. Михайлова, а именно: «Статистические очерки Козьмодемьянского уезда» (1854 г.), «Капустки, простонародные игры в Козьмодемьянском уезде» (1854 г.), «Свадебные обряды [русских] в Козьмодемьянском уезде» (статья опубликована в 1859 г. в газете «Русский дневник»), «Известия из Козьмодемьянска» (1860 г.), «Масленица в Козьмодемьянске» (1860 г.). В 1972 г. было издано собрание работ С. М. Михайлова: «Труды по этнографии и истории русского, чувашского и марийского народов» [7].

В 1858 г. в «Казанских губернских ведомостях» была опубликована статья Ф. Колосова «Народные увеселения и суеверия в Царевококшайске» [5], в которой приводится множество ценных сведений о традициях и нравах жителей Царевококшайска.

В 1880-1881 гг. вышли в свет два тома материалов по истории Вятского края «Столетие Вятской губернии..», в состав этого сборника была включена «Вятская хроника за последние 25 лет (1855-1880). По "Вятским губернским ведомостям"» – выборка наиболее интересных газетных публикаций о городах Вятской губернии. В первом томе – «хроника» за 1855-1870 гг. [1].

Ценными источниками являются также «очерки» – работы описательно-публицистического характера, посвященные истории, социально-экономическому состоянию, культуре и быту. Так, в фонде Национальной библиотеки имени Чавайна республики Марий Эл хранится рукопись преподавателя Уржумского уездного училища Владимира Шестакова «Уржумский уезд» [13], которую можно отнести к началу 60-х годов XIX в. (точный год написания не указан). В. Шестаков приводит важные сведения о быте, образе жизни, традициях жителей уезда.

В 1850-е годы в города Марийского края проникли «новые веяния»: стремление к «просвещению», «цивилизации», «европейскому взгляду на вещи».

С.М. Михайлов писал о Козьмодемьянске: «У городских жителей, в особенности зажиточных, проявляется роскошь: у них в домах мебель и прочая утварь содержится в лучшем виде; в платье и пище становятся они разборчивы, пьют ежедневно чай. На собраниях, где происходит пир, не видно уже тех старинных столов, какие приготовляются у простых крестьян. Кушанья подаются затейливые, например: вместо прежних каравайцев и пирогов – пастеты, разные холодные и жаркие, равно и пирожные, в новом вкусе…». В особенности стремились к новшествам «молодые отрасли», у которых «табак вошел в большое употребление в сигарах, папиросах и других приготовлениях». Знакомые с «цивилизациею» горожане и «порядочные крестьяне» старались «…избегать питейного дома, где прежде низший класс находил себе удовольствие и совершал между собою все сделки», поэтому знаменитый «гуляевский» питейный дом «…запустел, и тех резвых партий уже не видно около него». Новый образ жизни горожан влиял и на сельских жителей: «Чуваши и черемисы, сближаясь постепенно с обычаями русских, становятся тоже прихотливыми: из них некоторые торговцы имеют самовары и, в числе опрятной мебели, стенные часы» [7, с. 150-151].

Отмечают современники и приход в провинцию столичной моды: если, например, в Козьмодемьянске в 20-е – 30-е годы XIX в. «одеяние гражданок отличалось штофными и гарнитурными шубками ярких цветов и разными раззолоченными фатками на голове или даже старинными кокошниками», то в конце 50-х – начале 60-х годов «самая последняя мещанка старается нарядиться в пальто; а при малейших способах даже в салоп ¹, которым стали подражать даже и крестьянки. Купчихи и торговые мещанки большею частью носят уже шляпки, а тогда сочли бы это за антихристовщину» [7, с. 276]. Само собой разумеется, что если «даже и крестьянки» перенимали городскую моду, традиционная одежда в городах становилась редкостью. Например, Ф. Колосов отмечает, что во время «домашних маскерадов» юные жительницы Царевококшайска наряжались в сарафаны, которые брали в ближайших деревнях [5, с. 215]. Мода, «этот капризный законодатель, пробивающийся во все щели», стала неотъемлемой частью городской жизни.

Изменились и развлечения горожан: «Не только купцы, но даже и низшие сословия стремятся к высшим удовольствиям: чтобы послушать музыку, попеть хорошо какие-нибудь романсы, поиграть в игры, поплясать и даже потанцевать» – писал С.М. Михайлов [7, с. 277].

Одним из факторов модернизации культурной жизни являлось расквартирование в городах частей регулярной армии. Воинская часть становилась настоящим культурным центром города. Например, в Козьмодемьянске в 1859-1860 гг. квартировал «резервный баталион Охотского пехотного полка».

«С начала зимы, – сообщает С.М. Михайлов, – по мысли батальонного командира полковника Шкляревича, еженедельно по четвергам делаются у нас спектакли в обширном здании манежа, представляющем для того все удобства. В пьесах участвуют господа офицеры, юнкера и некоторые гражданские чиновники; женские роли исполняются дамами. В зрителях недостатка нет: импровизированный театр всякий раз бывает полон; но из простого народа многие ходят только послушать музыку, а то, что делается на сцене их не занимает». Кроме того, по инициативе того же Шкляревича, «в доме уездного училища… открыты по воскресеньям собрания вроде клуба, в которых кроме военных офицеров и гражданских чиновников, участвуют и купцы. На святках бывают маскарады, а в обыкновенное время там танцуют, играют в карты и, кажется, читают газеты и журналы, выписываемые самим полковником Шкляревичем и уездным училищем» [7, с. 272].

В то время штатным смотрителем училища был «по происхождению иностранец, принявший русское подданство» Егор Егорович Горрман. Именно он, как писал К.С. Рябинский в очерке «К столетию Козьмодемьянского городского училища», «выхлопотал» разрешение давать общественные балы в училищном здании, чем и заслужил «расположение общества» [4, с. 51].

Для 60-х годов XIX в. вообще было характерно «оживление» общественной деятельности в сфере культуры. Так, в «Вятских губернских ведомостях» за 1866 г. «обыватель» из г. Уржума писал о местной «общественной жизни»: «Город наш далеко не беден общественными удовольствиями и в этом отношении не только не отстает от других городов нашей губернии, но даже оставляет за собой многие из них, даже более многолюдные, так по крайней мере отзываются об Уржуме приезжие в других местах губернии. Город наш имеет, во-первых, театр, устроенный в нарочно для того нанимаемом частном здании, с платою по 50 руб. в год. Здание, занимаемое инвалидной командой, ныне отлично приспособлено к своей цели; издержано всего на устройство 200 руб.

Деньги эти были собраны подпиской некоторыми служащими с возвратом долга из сбора с спектаклей. Валовой доход театра дошел по настоящее время до 397 руб.; часть этой суммы ушло на уплату долга подписчикам, часть на закупку для театра необходимой мебели и на бутафорские расходы, – а остаток на благотворительные цели. На будущее время предложено также употреблять часть сбора на улучшение театра, а часть в пользу бедных или на какие-либо общественные нужды. Всех спектаклей было в течение текущего года четыре...».

Кроме театра в городе были и другие «общественные развлечения»: зимой 1866 г. в Уржуме были проведены два бала по подписке: «Балы эти, – писал местный корреспондент, – были весьма многолюдные; и отрадно было видеть на них, в первый раз и наше городское купечество» [1, с. 77-78].

30 августа 1868 г. Уржум праздновал открытие общественного сада, устроенного на городской площади, на берегу реки Уржумки. Бульвар был устроен на добровольные пожертвования горожан, по инициативе местного уездного исправника Волковича и стараниями купцов – братьев Сазоновых. «Вятские губернские ведомости» сообщали: «…на самом берегу, среди бульвара, устроен прекрасный павильон и поставлена беседка, для игры в кегли; от бульвара, по склону горы устроена отличная лестница. Весь бульвар занимает пространство над рекой в длину около 160 саженей и в ширину до 20 саженей ² имеет две большие прямые аллеи, примыкающие к городской площади, и несколько малых, расположенных по склону горы. 30 августа после обедни, во вновь отстроенном павильоне был отслужен молебен, затем весь сад окроплен святою водою. После молебна, публике был предложен завтрак, за которым провозглашены тосты за здоровье Государя императора и наследника цесаревича; для народа же устроены игры с призами, которые тут же и были розданы. Вечером, весь бульвар был великолепно иллюминован, особенно же роскошно был иллюминован павильон, убранный гирляндами из свежих цветов, с вензелями Высоких Именинников» [1, с. 96].

В 1869 г. в Уржуме был открыт «клуб»: «сумма собранная на клуб, говорят, очень значительна, так что даже дозволяла, будто бы распорядителям давать вечера с открытым буфетом для всех посетителей. Установится ли здесь клуб окончательно – неизвестно; но общество, кажется, очень желает этого» – отмечали «Вятские губернские ведомости». Однако, по сведениям газеты, «большого труда стоило некоторым лицам попасть в число посетителей клуба по той, будто бы причине, что они не относятся, так сказать, к благородному сословию по происхождению, а просто – мещане. Если сама правительственная администрация, через различные судебные и социальные реформы заботится о возможном сословном сближении и юридическом равенстве, то во всяком случае подобное явление в Уржуме, как противоречащее в некотором отношении стремлениям власти, крайне забавно и абсурдно. Это было бы в известной доле извинительно, если Уржумское население отличалось родовыми, сословными достоинствами, но этого сказать нельзя» [1, с. 109].

Вместе с тем в силе оставались и многие старинные обычаи. Так, непременной частью свадебного обряда в русских деревнях Козьмодемьянского уезда и даже в городе, согласно описанию С.М. Михайлова, было битье посуды, а также катанье на лошадях «...с песнями и неистовыми кривляньями пьяных мужчин и женщин, наряженных в страшные и уродливые костюмы в ознаменование целомудренности новобрачной» [7, с. 274, 261]. «Битье горшков» на свадьбах было распространено по всей Казанской губернии. Так, свидетелем подобного обряда в Суконной слободе (пригороде Казани) в 80-х годах XIX в. был Ф.И. Шаляпин [11].

Интересно, что и у русского населения края было принято давать за невесту калым, или «на стол», как говорили в Козьмодемьянском уезде. В Уржумском уезде, по словам В. Шестакова, «с зажиточного жениха просят калым деньгами от 10 до 50 руб., сверх того на рукобитие полведра, на свадьбу три ведра вина, а невесте – чулки, башмаки и прочее» [13, л. 47]. «За невестой», по обычаю, давалось приданое, которое, в зависимости от «достатка», могло быть весьма значительным. Так, «реестр имению и вещам», данным в приданое за Анфисой Трофимовой Назаровой «при выходе ее в замужество за Царевококшайского мещанского сына Михаила Осипова Полубарьева» (в 1859 г.), сохранившийся в одном из дел Царевококшайского городского магистрата дает некоторое представление о составе приданого. В данном случае, в приданое были даны: «образ в серебряной ризе», «гайтан серебряный с крестом»; украшения: 8 ниток жемчуга, жемчужные серьги, два браслета «серебряные вызолоченные», два золотых кольца, «брайлантовой» перстень; столовые приборы: восемь серебряных ложек (две «пробного» серебра, шесть – «польского»), «трехчетвертной самовар с прибором», чайный сервиз – «чайных чашек одна дюжина, поднос, чайник, молошник и чашка полоскательная», верхняя одежда: «мантоны» (манто) – на беличьем меху с куньим и хорьковым воротниками, тулуп, пальто на мерлушечьем меху, шелковый бурнус ³, «холодный шерстяной мантон», «кофта люстриновая на вате обложенная бейкой»; шали – «ковровая», «терновая», две шелковых, шерстяной платок, «дымки»; шелковый зонт; платья (в том числе и «французское шелковое»), юбки, холщевые рубахи (40 штук), чулки (15 пар); постельные принадлежности: «перина переная», шесть пуховых подушек, шелковое одеяло, два детских одеяльца; несколько «отрезов» различных тканей, скатерть, полотенца, салфетки на столы и прочее. Ко всему прилагались два сундука (один окованный, один – обитый железом). Общая стоимость приданого Анфисы Назаровой составляла 443 руб. 50 коп. [2].

Как и в старину, на праздниках у горожан «…в большом употреблении простые ручные гусли, называемые неправильно чувашскими. Свадьбы и другие пиры не обходятся без сего инструмента, напоминающего древние славянские кифары, или гусли, которые русскими воспеты во многих песнях». Однако распространение получили также скрипки и гитары, «из коих иногда составляются порядочные оркестры», а у сельских жителей «ручные гармонии» заменили балалайки [7, с. 150-151]. На «вечерках» плясали «барыню», «казачка», а случалось, «музыка заиграет вдруг галоп и две девушки побойчее прочих отправляются галопировать, разумеется, по-своему» [5, с. 214].

В начале 60-х годов, по свидетельству С. М. Михайлова, за «затейливым столом» велась «беседа скромная, оттененная еще стариною, с ее дедовской чарой» [7, с. 150]. Оставался и привычный круг праздников: Рождество, святки, а с окончанием святок – свадьбы, масленица (сырная неделя), Пасха, Троицкая неделя. Святочные вечеринки в Козьмодемьянске, равно как и в других провинциальных городах, заменялись маскарадами, привлекавшими молодежь: «…Девицы, подражая обыкновениям высшего сословия, не бывают уже так застенчивы, как в прошлые времена. Надобно ожидать, что со временем эти вечеринки войдут у простых граждан на степень благородных собраний, потому что родители, находя в них существенную пользу для цивилизации своих детей, стараются всеми средствами согласоваться с желаниями их и смотрят с самодовольствием на резвое веселие молодежи, освобожденной от былого затворничества. У зажиточных и в обыкновенное время нередко бывают подобные игрища в особенности в именины дочерей; сии последние собрания, продолжаясь до глубокой ночи, заключаются наконец затейливым столом. Вообще можно оказать, что подобного рода увеселения в тихих уездных городах всегда доставляют всем, как бедным, так и богатым, особенное удовольствие. В деревнях, хотя и ходят на святках ряженые, но девичьи вечеринки весьма редки, и то в тех только домах, которые связаны родством или торговлею с гражданами…» [7, 152]. «Маскерады» в Царевококшайске, по описанию Ф. Колосова, проходили так: «Сходятся девушки четыре или пять к которым-нибудь из своих подруг, и, замаскировавшись, отправляются все вместе с братьями или другими родственниками, в дом каждой замаскированной. По приходе, не открываясь, начинают плясать, под известный инструмент, называемый гармониею, казачка или барыню. Посидев недолго, идут в другой дом и так далее». Маскарадные костюмы были просты: деревенские сарафаны, «что-то похожее на домино из шали», или цыганский костюм из домашних платьев. Лицо закрывалось белым кисейным платком, поскольку одевание маски «здешние простолюдины считают для себя величайшим грехом» [5, с. 214-215].

На масленицу устраивались «как у горожан, так и у всех сельских жителей, и даже у инородцев (черемис и чуваш), общеизвестные катанья на лошадях и салазках с гор». Однако в статье о масленице в Козьмодемьянске (1860 г.) подчеркивается: «Ныне уже катаются на масленице в нашем городе одни только зажиточные граждане, имеющие своих лошадей и хорошую упряжь… Для безлошадных граждан хотя и приезжают горные черемисы на своих ухарских лошадях, но на них катаются большею частью господа офицеры… и мелкое канцелярское чиновничество». Также С. М. Михайлов отмечает некоторое смягчение нравов, вспоминая «драгоценное времечко» – 30-е годы XIX в., когда «…после торжественных праздников завсегда были у пировавших рыла сворочены и подбиты очи ясные...» [7, с. 152-153, 277]. В Царевококшайск на масленицу также приезжали «мужики черемисы на плохих санках, запряженных парой плохих лошадей, а некоторые и в одну лошадь», но в первые дни масленицы, пишет Ф. Колосов, «простолюдины почти не катаются: они только ходят по улице или стоят в куче у Собора. Кататься начинают с субботы, и в оба последние дня все приезжие извозчики (около 30 санок) бывают в деле, сани нанимают несколько человек, складываясь, чтобы дешевле обошлось катанье. В воскресенье по всем направлениям происходит порядочная толкотня, а против Собора, около лавок, образуется густая толпа зрителей». В «прощеный день» (воскресенье) делались «прощальные визиты»: «Родственники и знакомые для прощения падают одни перед другими в ноги, обнимаются, а прощение семейных бывает после ужина. Отец семейства с женой садится впереди и все дети собранные вместе по старшинству лет подходят к ним, кланяются в ноги и целуются. Потом такими же поклонами прощаются между собою муж с женою и дети…» [5, с. 215].

На Пасху, по обычаю, устраивались качели – «козлы». Но на качели, по словам С.М. Михайлова, «в городе выходят молодые из тех только домов, в которых не заметно еще стремления к высшим удовольствиям». Кроме того, молодые люди и девушки ходили «толпами по колокольням звонить» [7, с. 153].

На Троицкой неделе ⁴ в Козьмодемьянске были «…особые гулянья, называемые… семиками; но, впрочем, здесь ничего особенного нет: собирается почти одна только молодежь, для которой не более как палатках в двух или трех продаются лакомства и женщинами в особой группе – моченый горох и груша, любимые лакомства народные» [7, с. 153-154]. В Царевококшайске «семиков» не праздновали, а ходили на них смотреть в ближайшие деревни – Вараксино, Коряково, Лапшино и Березово. Хороводов не водили, как писал Ф. Колосов, «до самого Петрова заговенья» [5, с. 215] (Петровский пост начинался через неделю после Троицы, а заканчивался в Петров день – 29 июня).

«Обыкновенные летние хороводы, – отмечает С.М. Михайлов, – остаются ныне между одними только сельскими жителями, которые у них сопровождаются обычными песнями и пляскою; а у горожан постепенно эти игры исчезают» [7, с. 152]. Вместе с тем, и в книге «Приволжские города и селения в Казанской губернии», опубликованной в 1892 г., говорится: «Хороводы, устраиваемые преимущественно на горе, немногочисленны и, по-видимому, начинают исчезать» [9]. Следовательно, хороводы оказались более живучими, нежели считал С.М. Михайлов, и сохранились, по-видимому, вплоть до начала XX в.

Вместо традиционных народных гуляний в городах, в частности, в Козьмодемьянске, появлялись «особые у девиц вечерки или вечеринки, на которые стекаются холостяки, иные с гуслями, скрипками и гитарами; веселятся с девицами, играя в разные приличные игры с припевами. Такие вечеринки более бывают на святках и осенью в сентябре месяце во время рубления капусты, которые в последнем случае и называются "капусткою"» [7, с. 152]. «Капустки» подробно описаны С.М. Михайловым. Он отмечает, что «капустки» в Козьмодемьянске «получили… начало свое от соседственного города Чебоксар, где легкость денежной добычи, хорошая торговля и неразлучная ее спутница – роскошь были главною основою оных с давних лет. Из козьмодемьянцев же, будучи многие связаны с тамошними гражданами узами родства и торговлею, переняли этот обычай и перенесли, к немалому удовольствию молодежи, в свой скромный городок не более как назад тому лет с десять, тогда как здесь раньше слыхом не слыхано и видом не видано было подобных игрищ. Рубили капусту без всяких церемоний, каждый своей семьею. Однако ж худого в том нет, и наши граждане ныне гласят: честь и слава чебоксарцам» [7, с. 159]. В свою очередь, у козьмодемьянцев «капустки» были «переняты» царевококшайцами, правда, в Царевококшайске, как писал Ф. Колосов, «…по бедности жителей на вечерках менее блеска, чем в Козьмодемьянске. Девушки, при всей своей страсти щеголять, являются одетыми "слишком нероскошно"» [5, с. 214].

В книге М. Забылина «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия» (1880 г.), отмечается, что «капустки», или «капустницы», распространены в Сибири, приволжских и северо-восточных губерниях, подобные обычаи «существуют в Германии и Франции при сборе винограда и также при его выжимании» [10]. М. Забылин «капустки» и подобные праздники: «потрепушки» (трепание льна), «супрядки» (прядение) относит к категории так называемых «помочей» – совместной работы, платой за которую является угощение. Однако, как отмечает А.Н. Зорин, «капустки» (рубка капусты) «от обычных видов “помочи” отличалась тем, что не была абсолютной жизненной необходимостью… и часто рассматривалась самим населением лишь как повод для молодежи собраться и повеселиться» [3, с. 231].

Таким образом, в 50-е – 60-е гг. XIX в. важные перемены происходили не только в сфере материального быта, менялся образ жизни горожан, менялось их мировоззрение. Уездные города стали местом столкновения «старого» и «нового», что является характерным признаком любого переходного периода.

Несмотря на то, что провинция с трудом воспринимала все более ускорявшийся ритм жизни, именно здесь происходили слияние новаций и традиций, формирование самобытной культуры.

Литература и источники
1. Вятская хроника за последние 25 лет (1855-1880). По Вятским губернским ведомостям. Составил А-р. // Столетие Вятской губернии. 1780-1880. Сборник материалов к истории Вятского края. Т. I. Вятка: Типогр. губ правления, 1880. С. 1-110.
2. Государственный архив Республики Марий Эл [ГА РМЭ]. Ф. 52. Оп. 1. Д. 277. Л. 153-154.
3. Зорин А.Н. Города и посады дореволюционного Поволжья / А.Н. Зорин. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 2001. 704 с.
4. К столетию Козьмодемьянского городского училища. Историческая записка об училище. 1791-1890 / сост. К. Рябинский. Казань, 1891. 185 с.
5. Колосов Ф. Народные увеселения и суеверия в Царевококшайске / Ф. Колосов // Казанские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1858. № 28. С. 213-215.
6. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – нач. ХХ вв.): в 2 т. / Б.Н. Миронов. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2000. Т. 1. 549 с.
7. Михайлов С.М. Труды по этнографии и истории русского, чувашского и марийского народов / С.М. Михайлов. Чебоксары, 1972. 421 с.
8. Очерки русской культуры XIX в. Т. 1. Общественно-культурная среда. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1998. 384 с.
9. Приволжские города и селения в Казанской губернии. Издание Казанского губернского Статистического Комитета. Казань: Типогр. губ правления, 1892. С. 30.
10. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. Собранные М. Забылиным / репринтное воспроизведение издания 1880 года. М: Автор, 1991. С. 95-96.
11. Шаляпин Ф.И. Повести о жизни: Страницы из моей жизни. Маска и душа / Ф.И. Шаляпин. Пермь: Перм. кн. изд-во, 1972. С. 41-42.
12. Шелгунов Н.В. Очерки русской жизни. («Русские ведомости» 1885 г., «Русская мысль» 1886-1891 гг.) / Н.В. Шелгунов. СПб., 1895. Стлб. 73.
13. Шестаков В. Уржумский уезд / Рукопись [б. г.]. 136 л.

P.S. ИВАНОВА АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВНА – соискатель ученой степени кандидата исторических наук кафедры отечественной истории, Марийский государственный университет, Россия, Йошкар-Ола.

-----------

¹ Салоп (франц. salope) – верхняя женская одежда, широкая длинная накидка с прорезами для рук или с небольшими рукавами, часто на подкладке, вате или меху. Был распространен в Европе в XIX в. среди горожанок.
² 1 сажень = 3 аршинам = 2,1336 м.
³ Бурнус – просторное женское пальто.
⁴ Троица (Пятидесятница) – христианский праздник, празднуемый в 50-й день Пасхи в память сошествия Святого Духа на апостолов и посвященный прославлению Святой Троицы. Семик – седьмой четверг после Пасхи.